25 декабря 1979 года советские войска вошли в Афганистан. По официальным данным, в той войне погиб 15031 военнослужащий. В ноябре этого года депутаты Государственной думы РФ решили пересмотреть официальную оценку афганской войны. В 1989 году Съезд народных депутатов СССР морально и политически осудил ввод войск в Афганистан.

Галина Смолянкина известна многим в городе как детский хирург и депутат городской думы Ульяновска (1996-2010). Сейчас Галина Викторовна возглавляет Ульяновскую региональную общественную организацию «Союз православных женщин». В 1980 году она как врач военнной травмы была командирована в Афганистан, а в 1987-89 годах работала в госпитале в Мозамбике. Мы поговорили про религию, про проект "Дом милосердия", помогающий беременным женщинам в тяжелых жизненных ситуациях, про сложные случаи в операционной и про войну в Афганистане.

- Чем занимается «Союз православных женщин»?

- Это общественная некоммерческая организация, созданная в мае 2010 года по инициативе настоятельницы женского монастыря Архангела Михаила в Комаровке матушки Магдалины и Марины Беспаловой. Наша первая цель: это содействие в восстановлении православного образа жизни в семье, где младшие уважают и почитают старших, где воспитывают в детях любовь к труду, малой родине. На основе этих непреложных истин была разработана и принята муниципальная программа «Истоки», которая преподавалась в рамках курса «Основы православной культуры». Эти истины подаются, потому что мир очень жесток, есть жестокое отношение детей к родителям и родителей к детям. Чтобы такое не происходило, этот курс сейчас преподаётся в школах в виде внеурочного, чтения. Программа вошла в федеральный образовательный стандарт.

Наша организация тесно работает с женскими клубами национально-культурных автономий, мы совместно провели Форум межнационального и межконфессионального согласия, акцию «16 дней против насилия в семье», мероприятия, направленные на сохранение национальных традиций, языка, самобытности, культуры. Ведь женщины других вероисповеданий проповедуют одни и те же истины, для них очень важно какими вырастут их дети.

- Расскажите про «Дом милосердия».

- Тема насилия в семье поднимается в России не один год. Во многих городах России уже давно были открыты приюты для женщин и детей, попавших в трудную жизненную ситуацию. Они оказались востребованы. В нашем городе такого не было, и, три года назад мы выиграли муниципальный грант на создание приюта. Предварительно мы изучали тему домашнего насилия в Ульяновске, опросили больше трех тысяч человек. Эта проблемы стоит у нас достаточно остро, просто об этом не говорят. Женщины, которые подвергаются насилию, не хотят выносить сор из избы, они не обращаются ни в полицию, ни в органы соцзащиты, чаще всего к родственникам и друзьям, им просто стыдно, что в их семье такое происходит. Иногда среди ночи из дома выгоняют маму с ребенком, и они просто не знают куда идти. На средства гранта мы открыли «Дом милосердия» на базе социальной гостиницы государственного учреждения «Причал надежды» у Галины Петровны Дворянсковой. Нам выделили комнату на семь коек и ещё одну на взрослую и детскую койку. Все средства мы потратили на то, чтобы обеспечить «Дом милосердия» мебелью, техникой и посудой. В 2015 году мы его открыли и сейчас эта социальная гостиница благополучно работает.

Через год был объявлен конкурс «Православная инициатива 2016-2017», где одной из тем стала открытие приютов для беременных женщин, попавших в трудную жизненную ситуацию, мы также подали заявку на этот конкурс. Мы поняли, что справимся с этой задачей и откроем полноценный «Дом милосердия» в Ульяновске. Грант мы выиграли в 2016 году. С помещением под приют помогли Марина Беспалова и ректор Ульяновского государственного университета Борис Костишко. В безвозмездное пользование нам предоставили две квартиры в общежитии медицинского колледжа УлГУ, где мы и открыли «Дом милосердия» на 8 коек в сентябре 2016 года. На средства гранта также полностью были оснащены помещения всем необходимым (мебелью, мягким инвентарём, техникой, посудой и др.) для комфортного проживания женщин и детей. Беременные женщины и дети находятся у нас на полном бесплатном обеспечении до 6 месяцев. Судьбы наших женщин сложились по – разному: две вышли замуж, три женщины воссоединились с родными, две живут с детьми самостоятельно.

На открытии «Дома милосердии» у нас присутствовали Митрополит Симбирский и Новоспасский Анастасий, сотрудники органов УМВД, министерства здравоохранения и образования, общественники. Уже через несколько дней к нам поступила первая женщина. Женщины имеют возможность получить бесплатную консультацию юриста, психолога и социального работника. Также имеют возможность пообщаться со священником. Мы принимаем женщин независимо от вероисповедания.

Деньги от гранта закончились уже в январе 2017 года, но мы не закрыли приют и продолжаем работать. Наш проект получил признание как самый успешный проект некоммерческой общественной организации. Неоценимую помощь нам оказывает матушка Магдалина, которая обеспечивает «Дом милосердия» всем необходимым (овощной продукцией, крупами и др.). В первую зиму нам очень помог главный имам-ахунд Ильдар Сафиуллин, он подарил нам целого барана. Большую помощь оказывал Игорь Любченков, бесконечно благодарны Михаилу Урясову. Ведь мы обучаем наших женщин ведению домашнего хозяйства, навыкам ухода за новорождёнными.

Также нам помогают просто неравнодушные люди. Мы бросили клич в соцсетях, и нам стали приносить то детскую одежду, то коляску, то ванночку. Ведь к нам поступают женщины без средств, порой без необходимой одежды. И мы рады, что можем встретить из роддома и новорождённого и маму достойно. Мы поняли, что «Дом милосердия» нужен и востребован. Мы не забываем про наших женщин и после того, как они покидают приют. Мы помогаем им устроить детей в детские учреждения с раннего возраста, чтобы женщина смогла работать и иметь собственные средства, помогаем и с поиском жилья и его обустройством, опять же не без участия неравнодушных жителей города. Даже когда проходит много времени, наши подопечные с нами не бросают связь, потому что нам приносят благотворительную помощь, приносят одежду для женщин, для детей. С питанием нам помогает детская поликлиника Засвияжского района.

Приведу пример: один мужчина каждый день присылал нам по сто рублей. Я говорю ему, ну вы хотя бы праздники сделайте или выходные, но он сказал: «Не обижайте меня. Я совершил в жизни ошибку, я когда-то оставил свою женщину беременную и где-то есть мой ребенок». И он хотел таким образом искупить свою вину. И мы кормимся с этих денег, нам много и не надо. Я хочу просто сказать, что есть нематериально богатые люди, а богатые душой. Вот это очень трогает.

За время существования приюта, мы помогли 24 женщинам, у нас родилось 7 детей, не было сделано ни одного аборта, хотя женщины поступают очень сложные, непростые. Часто это дети сироты, дети из приемных семей, где уже умерли родители.

В сентябре 2018 года Его Святейшество Патриарх Московский и Всея Руси Кирилл направил письма во все митрополии с просьбой открыть приюты для беременных даже в малонаселённых поселениях. Это говорит о том, что проблема есть, что многие женщины пытаются пойти на отчаянный шаг избавления от ребёнка. И наша задача помочь им в трудной жизненной ситуации, остановить их от этого.

- «Дом милосердия» — это приют для беременных. Это беременные женщины - сироты, а также те, кто оказались отвергнуты в собственной семье, это женщины с детьми, которые подверглись жестокому насилию». Как это возможно, чтобы беременную женщину отвергли из собственной семьи?

К нам поступают разные женщины. Была женщина с целым букетом болезней — наркоманка, ВИЧ-положительная, переболела туберкулезом. Мы связались со всеми главными врачами, чтобы её обследовали, потому что хотели, чтобы её девочка родилась здоровой. Начали специальное лечение, и эту женщина буквально расцвела у нас. А ведь она приехала истощенная, мы вырвали её из какой-то секты, где у неё отбирали все средства. Она у нас пришла в нормальное состояние и родила прекрасную девочку.

Поступали женщины уже не с первой беременностью, которые были лишены родительских прав, но они хотели сохранить свою беременность и стать настоящей матерью. Мы давали им возможность жить в комфортных условиях, вернуться в социум, в нормальную человеческую жизнь.

- Ваше желание помогать женщинам, которые попали в тяжелую ситуацию, это отголоски истории вашей семьи, когда вы были ребенком?

- Конечно, заняться темой семейного насилия возникло не на пустом месте. Это отголоски детства. В нашей семье было три дочери. Родители обычные труженики завода имени Володарского. Мама работала в патронном цехе завода им. Володарского, где получила увечье, была награждена орденом за доблестный труд. Папа, к сожалению, не отличался хорошим поведением, прикладывался к рюмке и позволял себе проявлять агрессию по отношению и к маме, и к нам. И мы часто искали место, где могли укрыться от него, в основном это были соседи. Милиция тогда ничем не помогала.

- Расскажите подробнее, как вы начали верить в бога.

- Мы все сестры были крещёные. Отец был из села Ивановка, там сейчас восстановили прекрасный собор, и я помню эту церковь. Мы приезжали туда, и бабушка всегда ходила в церковь и водила нас туда, учила молиться. Я помню белые стены, как смотрела с интересом на эти картины, помню, как подносили сладкий кагор и просфору. Все это началось в далеком детстве.

- Можно ли оскорбить чувства верующего человека?

- Я думаю, что веру из души не вытравишь ничем. Скорее всего оскорбления идут по отношению к личностным качествам человека, которые противоречат тому, кто оскорбляет. У нас я не замечала оскорбления из-за веры. Я считаю, что мы все равны, у нас одинаковые проблемы. И верю, что это взаимоуважение сохранится в Ульяновской области на долгие годы.

***

Я с детства мечтала быть врачом, хотя мой отец не верил мне, что я буду учиться в институте. Школу закончила с одной четвёркой, но в институт поступила с третьей попытки. Перед этим окончила с отличием медучилище, успев год поработать санитаркой в операционной медсанчасти Машзавода, успела выйти замуж. Поступила в институт уже в «интересном» положении и рада, что и дочь родила, не прерывая учёбу, и институт закончила с отличием, получив прекрасную профессию детского хирурга.

Мне дали возможность самой оперировать ещё в институте, и за это я благодарна своим наставникам. Я окончила институт с 49 самостоятельными операциями, не считая ассистенций, я ночевала в операционном отделении. Когда я пришла работать в больницу, то сразу начала активно оперировать и дежурить по экстренной хирургии одна. Я нисколько не жалею, что стала детским хирургом. В детской хирургии приходится работать и с детьми, и с родителями. Вот вы, молодой отец, привозите больного ребенка. Я вам говорю, что надо оперировать. Ужас в глазах родителей, и начинается кропотливая работа доказать, что операция - это единственный выход, чтобы спасти ребёнка. И они со страхом его отдают. И когда я вижу эти глаза, когда выходишь из операционной и говоришь, что все прошло хорошо, то это дорого стоит. Пока эту чужую боль не прочувствуешь, не пропустишь через себя, я считаю, что нельзя по - настоящему помочь. И этот же принцип был у меня, когда я была депутатом. Каждому обратившемуся пыталась сделать всё, что могла и до сих пор встречаю тех, с кем общалась во время депутатской деятельности.

- Какой самый сложный случай был в операционной?

- У меня муж тоже был детским хирургом, к сожалению, он ушёл из жизни 9 лет назад. Коллеги говорили о нём “Хирург от Бога”, и он помнил всех тяжёлых больных по диагнозам, а я по фамилиям.

Вот интересный случай из Новоульяновска. На детской площадке раскачали качели и попали мальчику по брюшной полости. Он полежал дома, мама дала таблетку ношпы. Боль вроде прошла, и мама накормила сына, после чего у ребенка начались ужасные боли. Его привезли к нам в Центральную городскую больницу. У ребенка оказался полный отрыв желудка от пищевода. Когда он покушал, вся эта пища пошла в брюшную полость. К счастью, ребенок выжил, была долгая операция.

Следующий случай. Я вела праздник у нас в больнице — Посвящение молодых специалистов в коллектив. Вдруг поступает звонок со скорой. Муж уже в операционной — меня срочно вызывают. Мальчик-первоклассник с друзьями дома играет в футбол. Дверь в доме наполовину стеклянная, и когда в неё попадает мяч, стекло разбивается, но остается нижний паз в виде клина. И ребенок по инерции за мячом «надевается» на этот клин. Там сложные резанные раны желудки, двенадцатиперстной кишки, стекло прошло рядом с брюшной аортой. У ребенка четвертая резус отрицательная кровь. Нам помог этот праздник - объявили, что срочно нужна кровь такой группы, сразу откликнулись молодые люди и помогли ребёнку. Тогда прямое переливание крови было проще делать. Мы часто и сами отдавали свою кровь во время операции. Ребенок выжил. Все закончилось хорошо.

Очень приятно, когда взрослые парни узнают меня на улицах: «А вы помните меня?». Они, конечно, изменились. Но стоит назвать фамилию, и я их вспоминаю. Тяжелые случаи остаются в памяти надолго.

- Как вы попали в горячие точки?

- Как врач, как военнообязанная. В декабре 1979-ого года меня вызвал главный врач Центральной городской больницы Николай Николаевич Щербаков. Захожу в кабинет, там сидит человек в форме. Он представился военкомом:

- Галина Викторовна, в свете известных событий сейчас нужны врачи и вам нужно поехать туда.

Тогда была какая-то скудная информация, что ввели войска, но мы не знали о тех потерях, которые уже там были. Отпуская меня, военком сказал: «Мы даём двое суток — думаю, что вы примете правильное решение».

Конечно, было принято «правильное» решение, моментально было оформлено и опекунство над моей 9-летней дочерью на мою маму, и в составе госпитального эшелона уехала в январе 80-ого. Мы ехали эшелоном 9 суток от Куйбышева до Кушки, в каких-то старых вагонах на деревянных полках в антисанитарных условиях. Под нами в первом купе был уголь ещё. Представляете, какими грязными от угля мы приехали в Кушку <сейчас город Серхетабад в Туркменистане. Cамый южный город в СССР. Был перевалочной базой, снабжавшей советскую армию в Афганистане — прим. Ред.>. И когда по приезде нас спросили, что бы вы хотели сейчас получить, мы дружно ответили: «Баню!». И нам всему составу организовали прекрасную баню и для нас это было счастьем.

Потом, после короткого обеда, мы пересели на наши УАЗики и «Уралы» со всем госпитальным оборудование, и взяли курс на Герат, а дальше направились в Шинданд < города на северо-западе Афганистана — прим. Ред.>. Кстати, в дороге мы заряжали магазины автоматов боевыми пулями, перемежая их трассирующими. И в месте, которое называлось Долина смерти, потому что там не было ни единого растения, просто долина, окруженная горами, мы разбили полевой подвижный госпиталь. В огромных палатках разместили все отделения госпиталя и жилую зону. Через 5 суток начали работать. Сразу же начали оперировать раненых, лечить больных, которых доставляли к нам на вертолетах после рейдов. «Уходить в рейд» означало «уходить в бой». Было очень много раненых.

Среди хирургов я одна была женщина - детский хирург. Четыре бригады были мужские, и одна наша женская. Медсестра у меня была из Саратова, и тоже детская хирургическая сестра. Вы понимаете, там солдатам и офицерам по 18-20лет и чуть старше. Они и были как дети для меня. Мне тогда было 30 лет, но я воспринимала их как детей. И они начали меня воспринимать как мать. Делаю обход и у меня ещё детские традиции сохранились, говорю «ляг на спинку», «покажи животик», «открой ротик». Ребята только оторвались от мамы, они и во мне увидели маму, и стали мне близкими, родными.

Приходилось оперировать и наших и душманов. Были, конечно, стычки: «Как вы можете им помогать?» Объясняли солдатам, что это наш долг. Тем более, что долго враги не задерживались у нас, мы выводили их из шока, оперировали и дальше отправляли в перевалочную базу в Ташкент.

Мне пришлось лечить и мирное население. Однажды начальник госпиталя Борис Иванович Мунькин вызвал к себе: «Ты же детский врач? У командира афганских летчиков ребенок заболел, поэтому поедешь в Шинданд». А мы были расположены в 12 километрах от него. Меня посадили в УАЗик и мы поехали с ребятами-туркменами, которые знали язык фарси и пушту. Мне было интересно посмотреть на этот городок. Их дома похожи на те, которые наши дети строят на берегу из песка. Там одно окно, дверь, дымоход и циновки. Заходим, и нам сразу предлагают сначала попить чай. Я говорю: «Какой чай — ребенка показывайте!». Нет, говорят, у нас так принято. Кстати, такой чай, как там, я ни разу ни где не пила. Там был настоящий великолепный индийский чай.

Наконец иду смотреть ребенка. Мальчику три года. Он серого цвета, хотя они как цыганята тёмного цвета, живот вздут, печень опущена до малого таза. Все виды интоксикации, одышка. Ясно, что пневмония, причём тяжёлая форма. Что делают у нас? Сразу в реанимацию, в вену ставят катетер и назначают антибиотики, проводят дезинтоксикационную терапию. А здесь: приезжаю, беру обычный пенициллин и четыре раза в день езжу его колоть ребенку внутримышечно (в госпиталь привезти было невозможно). На пятые сутки мы едем туда и навстречу бежит ватага голышей и среди них “мой” ребенок. Это было удивительно, вот что значит, что ребенок с детства не видел лекарств. Это урок нашим мамам, которые сразу пичкают с рождения своих малышей сильными лекарствами, а потом думают, почему при тяжелых заболеваниях они не помогают.

Только осмотрела ребенка, только сделала инъекцию, как забегают наши ребята.

- Срочно бежим! - и хватают меня за руку. Мы бежим через весь этот городок — наша машина даже была обстреляна, но всё обошлось. Душманы узнали, что к афганскому командиру ездит советский доктор. В итоге ребёнок выздоровел. Это не единственный случай, когда мы оказывали помощь местному населению.

К сожалению, у моей мамы через 7 месяцев случился инсульт. Она все-таки узнала, где я была.

- Вы ей не говорили?

- Сначала нет. Я ей писала радужные письма, что уехала в Куйбышев на переобучение, чтобы её не волновать, потому что мама была гипертоником. Я это знала. Но она всё равно узнала и переживала. К сожалению, вскоре после моего возвращения мама ушла. Меня отозвали, потому что я осталась одна у своей дочери. Я очень переживала из-за этого, потому что в Афгане у нас сложился отличный коллектив.

***

Мы теряли молодых людей в основном. Мы их теряли, потому что раненных поздно доставляли с мест боевых действий. Они уходили от кровопотери. Душманы расстреливали наших ребят автоматными очередями, были проникающие ранения очень страшные, особенно от пуль, калибром 5,45мм, которые наносили множественные повреждения. Поздне,е наши научились быстро доставлять раненых. Но первое время...нам даже не хватало гробов. Когда оперируешь молодого парня, снимаешь его гимнастерку, там находишь его простреленные документы и фотографию, где он стоит с маленьким перевязанным кулечком в руках, рядом его родители, и понимаешь, что это молодой отец. Он уже уходили молодыми папами. Мы плакали. Нам не хватало слёз, но потом как-то привыкаешь.

Мы не только оперировали, но и стирали сами операционное бельё, потому что операции шли потоком, и стерильное бельё требовалось постоянно. После лечения некоторые солдаты нам помогали, мы научили их готовить перевязочный материал И мы создали команду выздоравливающих, чтобы ребят ещё как можно дольше удержать у нас.

Один раз я вышла после операции, и ждет меня высокий, мощный человек в форме. Он оказался командиром вертолетного полка, который размещался рядом с нами. Опускается передо мной на колени и говорит: «Вот кто, оказывается, возвращает мне моих сынков обратно». Он для своих солдат был батя. И пришёл познакомиться с врачом, лечившим его солдат, это было такая огромная благодарность.

Они нас потом заваливали шоколадом, сгущенкой. Вначале, мы вообще питались очень плохо. Я помню, нам давали масляные консервы и перловку. А оказывается, нам были положены и другие продукты.

***

Позднее мой опыт военного хирурга был востребован в Мозамбике. Это был 1987-89 год. Там была гражданская война, происходила смена руководящего режима. И было много минных ранений, потому что там использовали противопехотные мины на растяжках, с которыми в своё время боролась Диана Спенсер. Дело в том, что гражданское население жило огородами с посаженным рисом, которые заливались водой. Приходят жители на свои участки, а там под водой растяжка — женщина с детьми идёт, там ребенок висит, тут, тут. И она задевает эту растяжку, которую не видит, и мина взрывается. В лучшем случае женщине отрывало одну ногу, а то и две. Детей всех косило осколками. Ранения были очень тяжёлыми, осложнённые газовой гангреной и столбняком.

Мой муж был приглашен на работу заведующим детским отделением в госпитале в Мозамбике, а я должна была поехать просто с ним. Дочка оканчивала школу, и вот муж звонит из Москвы и говорит, что я еду вместе с ним заведующей отделением военной травмы на 87 коек.

1 июня, когда дочь писала выпускное сочинение, мы вылетели в Мапуту <столица Мозамбика — прим. Ред.>. Дочь остается с моим папой. Хочу сказать о нём, он бросил пить и понял, что я осуществила свою детскую мечту и стала врачом. И, видимо, он решил дать мне то, чего не додал в детстве. Он попросил позволить помогать мне. Отец есть отец. И как-то я его простила. И вот он остался с дочерью на время нашей долгой командировки. Помогала им и моя младшая сестра.

В Мозамбике мы работали в городе Бейра <портовый город, второй по величине в Мозамбике — прим. Ред.>. Я-то без языка в отличие от мужа, который учил в Москве перед поездкой португальский. А раненых много, делаем обход, и я не понимаю, что мне объясняют раненые. Мой первый обход закончился слезами, но я их никому не показала. Муж обещал помочь, но у него самого было свое отделение на 75 коек и много операций ежедневно. А ведь ещё нужно было писать дневники на португальском языке, которые проверяли. И эта стрессовая ситуация заставила меня вспомнить латынь.

В госпитале медбратьями (enfermeiros) работают мужчины. И вот enfermeiros Эуженио, то есть Евгений по-нашему, помогал мне изучать язык. Он предложил, чтобы я учила его русскому, а он меня португальскому. Я начинала говорить слова, но не склоняла, проглатывая окончания т.к. не знала грамматики. Но моментально научилась говорить и через полгода я делала научный доклад по уникальному случаю аппендицита у ребенка на чистейшем португальском языке. Вот что значит система погружения в язык, учишься моментально. Я его помню до сих пор.

В Мозамбике я столкнулась с необходимостью делать ампутации конечностей. И стала вспоминать советские учебники. Работала одна в паре со старшим медбратом Виегошем в операционной, он говорил: «Какая ты сильная, как быстро и хорошо ты отпиливаешь конечности!». А эти операции требовали сильной физической нагрузки, ведь используются инструменты, похожие на слесарные: пила, долото, стамеска. Но я быстро освоила технику операций, ведь советская школа подготовки врачей была самая лучшая, это доказали все наши врачи в госпитале. Ампутации это очень тяжёлые операции, там крупные сосуды, если вовремя не пережмешь и не прошьешь, то пациент уйдёт от острой кровопотери. Там все нужно делать моментально. Только за один октябрь 1988-ого года я сделала 31 ампутацию, а всего их было не счесть. Раненых было очень много, иногда поступало сразу от 40 до 70 человек, и мы на сутки пропадали в операционной. А ведь оставалась работа и в отделении: обходы, перевязки и амбулаторный приём больных. 2 раза в месяц были дежурства по приёмному покою госпиталя.

Как-то раз приехала американская делегация врачей-ортопедов, которые изготавливали протезы. Они осмотрели раненых, а потом пришли посмотреть на доктора, который оперировал раненых и формировал культи конечностей, готовя их к протезированию, потому что они все подошли под их протезы. Они оценили мои старания. Было приятно.

В Мозамбике была страшная малярия, анемия, местное население голодало, очень много умирало детей. Они жили только на рисе и рыбе. Я научилась там сама печь хлеб, и мужа своего научила. Мне с ним очень повезло, он ведь ещё был заядлым рыбаком и охотником. А там океан, где в короткое время отдыха он рыбачил и приносил много вкусной рыбы в нашу советскую колонию — все жили в одном доме. Он был grande pescador — «великий рыбак». Всю еду мы делили с местными детьми. Местная пища оказывала влияние и на болезни местного населения, оказалось, что там не бывает практически аппендицитов. Из-за правильного питания там нет также почечных колик, мочекаменной болезни.

Один раз мне звонит муж: «Хочешь аппендицит у ребёнка прооперировать?». Делаю операцию, всё как обычно. Я осматриваю слепую кишку у ребенка, смотрю, она вся исколотая, в язвочках, отросток не изменён. Я нажала на неё и вынула из просвета проволочку в 5 сантиметров, пришлось удалить и аппендикс. Ребёнок играл проволокой во рту и случайно проглотил. Всё прошло благополучно. Для меня тогда этот случай был как бальзам на душу, это же детская хирургия!

Два с лишним года там прошли быстро. Но мы вернулись. Наша дочка не поступила в институт. В итоге, когда мы вернулись, то закрыли её от всего, изолировали от друзей на время, чтобы она подготовилась к экзаменам в наш пединститут на факультет иностранных языков. За это она называла нас “террористами”, обижалась на нас. Но она успешно выучилась, сейчас у меня прекрасная дочь, прекрасные зять, внук и внучка.

- В ноябре стало известно, что Государственная дума собирается пересмотреть свое отношение к войне в Афганистане. Как вы думаете, вводить туда войска было ошибкой?

- Вначале мы гордились, что оказываем помощь братскому народу, но потом нас стали называть оккупантами. Мы не чувствовали себя героями. Я считаю наши потери совершенно неоправданными. Мы оборвали жизни стольких наших ребят, которые были не подготовленными к войне. У кого-то тогда взыграли какие-то амбиции.

- Вы видели столько боли и смертей. На ваш взгляд, что нужно ценить больше всего в жизни? - Саму жизнь. И нужно радоваться каждому дню жизни, не проводить его в склоках и обидах, в ругани, в злобе. Я как-то написала в соцсетях: «Какое счастье просто жить!». И меня тут же начали клеймить, что как это так, просто жить как какое-то животное или насекомое. Люди не поняли. Даже то, что я просто живу, это огромное счастье, которое даровано мне свыше. Живя, я как раз и смогу принести много пользы в плане добра, милосердия. Не будет меня и не будет тех добрых дел, которые я могу совершить, кому то помочь. Учитесь делать добро, помогать своим родным и близким, и помните, что именно они даровали нам жизнь.

Не хочу высокопарных слов, но это именно счастье просто жить и уметь дарить это счастье другим людям. Мы, хирурги, именно дарим его, мы продолжаем жизнь.

Артем Горбунов