Этот горький, но справедливый афоризм сына Аркадия Пластова, заслуженного художника РСФСР, я не забывала ни на секунду, слушая доклад главной культурной дамы региона г-жи Мурдасовой на вчерашнем расширенном заседании коллегии министерства искусств и культурной политики.

Грустно наблюдать, как ульяновская власть мучается в придумках, как бы пышнее и помпезнее оправдать 1 миллиард 816 тысяч рублей, потраченные на нужды культуры региона в минувшем году. Если в 2005 консолидированный бюджет составлял «несчастные» 500 миллионов, мне интересно, а что так изменилось в культурной составляющей жителей области в 2012 году, учитывая, что на каждого из нас, включая младенцев, пришлось за этот благодатный период по 780 рублей 70 копеек?

Меня не устраивают общие звонкие фразы министра культуры региона о том, что «раньше функции культуры сводились к развлечению людей, а теперь это – просветительская работа»; о том, что «люди стали больше читать»; о том, что «за последние два года все вовлечены в проект «Воспитай патриота». Мне, рядовому налогоплательщику, нужны факты. Дайте мне факты «просветительской работы» в Татарском Калмаюре, или Панской Слободе, или в Красной Балтии. Приведите примеры, где «люди стали больше читать», если в сельских библиотеках книжный фонд обновляется на 5-10 книг в год, причем тех книг, что ни уму, ни сердцу. Порадуйте, каким образом ВСЕ «вовлечены в проект «Воспитай патриота» - тем, что они их рожают?

Импровизированный на ходу скетч для двух исполнителей, губернатора и кого-то из культурной братии, тоже не обрадовал и не рассмешил. Когда г-жа Мурдасова объявила, что в 2018 году зарплата работника культуры региона составит 34 тысячи рублей, зал почему-то не зааплодировал и не ахнул. Губернатор, понимая, что так патриотов не воспитывают, с ходу предложил: «Кто готов выйти на эту сцену, я готов заключить пари, что именно такая зарплата будет в 18 году!». Один желающий, мужеска пола, нашелся. Пожали они с губернатором руки, и человек мужеска пола, крикнув зачем-то: «Мы победили!», спустился в зал.

Эта коллегия, на мой взгляд, не стоила бы и рядового информационного сообщения, если бы не слова г-жи Мурдасовой: «Пластовской премией мы прорубили окно в Европу – это второй случай после Дягилева». Тут, как писали в старинных романах, чувства меня оставили, и я рухнула на диван.

Дягилев, милая Татьяна Геннадиевна, начинал не с презентации международной премии неизвестного широкой зарубежной публике русского художника в Лондоне, а с презентации в Париже – при субсидиях и поддержке императорского двора и меценатов – русских сезонов с участием лучших артистических сил России. Это первое. Второе – неужели вы всерьез уверены, что никто до вас, ульяновского министра, после 1906 года, начала дягилевских сезонов, «не прорубал» окна в Европу?!

Друг Дягилева Серж Лифарь писал: «Если бы не Дягилев, то кто-нибудь другой делал бы его дело в Париже, но какое счастье для русского искусства, что оно находилось в руках именно Дягилева, а не кого-либо другого, не в руках каких-нибудь чиновников русского искусства…».

Вот и сын Пластова, Николай Аркадьевич, беседу с которым я записала за несколько месяцев до его кончины в 2000 году, почти вторит Лифарю:

« - …Когда умерли практически все герои Пластова, Прислониха изменилась. Не внешне даже, а внутренне. К этому прилагали все усилия, думая, что гонят коней в сторону прогресса, и чем больше будет у нас страсти к потреблению, тем лучше человеческий материал получится. Произошло все не так. В нашей стране создался страшный дисбаланс между теми, кто производит хлеб, и теми, кто потребляет. Я, конечно, тоже потребитель – жующая особь какая-то… А вот кто на земле – их осталось совсем немного, - они потеряли психологию крестьянства. Это не люди земли, это наемники, которые выполняют работы.

Все восхищаются: ах, пластовские крестьяне, ах, настоящая Россия! Конечно, отец выбирал лица для портретов, да вот все они, как назло, были единоличниками. Так получалось. Село все переписано отцом в трех поколениях, да только нет больше таких лиц. Да не только лиц – сел тех, которые писал отец, нет. Прислониха была тоже подготовлена к сносу. Совершенно случайно мой друг показал мне проект уничтожения села – здесь должен был быть построен животноводческий комплекс.

- Вы серьезно?! А как же – «ах, настоящая Россия»?

- Вот так… У меня до сих пор сохранился черновик моего письма в обком – только тогда это прекратили. За другие села заступиться было некому. Я помню, мы с отцом ходили по округе – через каждые 5-7 километров – село. Орлы, Шиловка, Калмыковский, Медянское, Малиновский. Десятки других – все умерли. Власть ведь пытается выжить любым способом, и что ей попадает под ноги, она никогда не жалеет. Беда российского руководства много десятилетий в том, что они лишены чувства культуры. У них этого нет. То ли оттого, что они поднимаются из определенных кругов, где это просто не бытует. То ли, пока поднимаются по этим ступеням, перешагивая через близких своих жестоким образом, убивают в себе эти чувства. Что бы ни предпринимала власть в отношении культуры, все происходит на удивление невпопад. Даже добрые намерения.

Культура для них – оседланная корова. А это очень несчастное и смешное зрелище, когда корова, на которую надели седло, воображает себя рысаком. Власть немилостива и не может быть милостива. Мы удивительный народ, единственный в мире, уничтоживший сам себя, запретивший себе вспоминать о былом… Работы отца – это исторический памятник ушедшей России. Когда Россия пожелает на себя оглянуться, она должна будет вглядываться в Пластова, чтобы понять самое себя».

Но Россия не хочет оглядываться и вглядываться – не знаю ни одной страны, которая бы представляла премию своего Мастера в чужих просторах для чужих людей – «очень несчастное и смешное зрелище», говоря словами сына Аркадия Пластова.

Лучше бы отдали часть этих денег г-ну Вихалевскому, в Дом печати: разве плохо, если каждый школьник области имел бы тетрадки с изображениями на обложках картин Аркадия Александровича с крохотной к ним аннотацией. Смотришь, через годы они бы научились понимать и сами себя, и Россию в целом.

Людмила Дуванова

Картина: Аркадий Пластов,
1951