Директор Ленинского мемориала, экс-худрук ансамбля «Русская душа» сегодня отмечает свой юбилей. Лидия Геннадьевна рассказала о своей любви к балалайке, реакции на критику и непростом пути руководителя.
Между Москвой и Ульяновском
— Лидия Геннадьевна, почему именно балалайка? Не пианино, которое обычно выбирали девочки.
— Музыкой я стала заниматься с шести лет. Родители очень хотели, чтобы училась игре на пианино или скрипке, но я упрямо твердила, что буду играть на балалайке. Прошла вместе с ней длинный путь, который проходит концертный исполнитель: музыкальная школа, училище, консерватория, ассистентура.
Балалайка — это особый инструмент: нежный, проникновенный, который звучит только в сильных и бережных руках.
Всю свою профессиональную жизнь я занимаюсь педагогикой. Среди моих учеников - победители региональных, всероссийских и международных конкурсов. Они мне как дети, продолжают со мной общаться, будучи уже сами родителями и учителями. На протяжении семнадцати лет я руководила кафедрой инструментального исполнительства в УлГУ.
— Вы сейчас играете?
— Да, но исключительно на занятиях со студентами.
— Не хочется вернуться на сцену?
— Нет. Всему свое время. Так сложилось, что моя жизнь состоит из определённых периодов. Цикл исполнителя завершился в 40 лет, когда губернатор Сергей Морозов предложил мне должность руководителя филармонии. Пришлось оставить и ансамбль, и, в какой-то степени, инструмент, хотя тогда ансамбль «Русская душа» был на пике популярности — мы очень много времени проводили на гастролях и конкурсах в разных странах.
— Как вы попали в Ульяновск?
— После окончания Казанской консерватории у меня была возможность уехать в Москву, в ансамбль «Россия», художественным руководителем которого была Людмила Зыкина. Но «Русская душа», коллектив музыкантов-единомышленников, которые безумно любили свое дело, зародился в студенческие годы. И мы все приняли решение не разлучаться, переехать в Ульяновск.
Мне понравился город, я его очень люблю, живу в нем уже почти 30 лет. Никогда не жалела о сделанном тогда выборе.
— В чем заключался главный секрет популярности «Русской души»? Подобных коллективов наверняка в разных городах много, но до вашей известности им далеко…
— Каждый исполнитель и коллектив обладают своей харизмой, стилем, помноженным на труд, талант и упорство. Для нас это была работа, которая доставляла безумную радость на протяжении двадцати лет. И сегодня в моей жизни остались те же ощущения.
В своем ритме
— Ваш новый этап — управленца — начался с того, что вы переименовали филармонию в Дом музыки. Почему?
— Слово «филармония» в то время вызывала не совсем положительные эмоции. Это было имя нарицательное, ассоциировалось с разрушающимся историческим зданием. Слушателей на концертах было очень мало. Нужны были кардинальные изменения не только в названии. Менялось все: репертуарная политика, имидж, привлекались новые кадры, шёл поиск новых инструментов продвижения. По сути, филармония - это не здание, а объединение профессиональных музыкантов, которые транслируют академическую музыку.
— Что было самым сложным, когда вы из исполнителя перешли в управленцы?
— Должность руководителя — это высокая степень ответственности и ежедневный огромный труд. Сотрудники всегда требовательны к руководителю любого ранга. То, что в огромном коллективе есть противоречия, пожалуй, норма. А вот с непорядочностью среди коллег смириться сложно. Это изматывает и разрушает, иногда ощущаешь физическую и моральную усталость.
Сейчас я переформатировала себя, научилась восприятию стрессовых ситуаций. Залог успеха - профессиональный и качественный подход, неважно, кто ты - технический персонал, научный сотрудник или музыкальный исполнитель.
Если взял на себя ответственность и определенные обязательства - неси свой крест. Не можешь - уходи. Это правило для всех.
-- Вы глубоко погружены и в музейную деятельность?
— Это то, чем мне пришлось в хорошем смысле «заболеть». Совместная с научными сотрудниками работа над экспозицией, разработка и открытие новых выставочных пространств - много всего проходит через мою голову.
— Как вы все успеваете? Если брать даже одно концертное направление — это уже огромная нагрузка для одного человека.
— Иногда к 9 часам вечера от перегрузки мой мозг отключается от восприятия какой-либо информации. Я отдыхаю. Вообще при внешнем спокойствии во мне заложен достаточно интенсивный ритм работы. Поначалу сотрудники и филармонического и музейного направлений из-за этого в буквальном смысле вздрагивали. Сейчас привыкли.
Я считаю, что необходим постоянный поиск и движение. Иначе мы не сможем претендовать на то, чтобы человек пришёл в концертный зал или музей и потратил на нас своё драгоценное время.
— Были те, кто этому движению сопротивлялся?
— Процесс выстраивания взаимоотношений всегда непростой. Я и сама точно так же воспринимаю какие-то перемены, это естественная реакция. Моя задача как руководителя, сохранить то, что есть — коллектив уважаемых людей, научных сотрудников, которые прошли долгий путь, выжили в непростых условиях, сохранили лицо музея, экспонаты, наращивали фонд.
Их опыт и умение нужно передавать молодым сотрудникам, а их, что радует, за последние пять пришло немало.
— Каким руководителем вас считают подчиненные?
— Думаю, строгим. Но это при первом знакомстве. Дальше все просто. Мой стиль руководства — постоянный диалог с коллегами.
Ленинский мемориал — это целый город, где есть представители самых разных профессий. Мы сами обеспечиваем свою жизнедеятельность, и на каждом участке стоят высококлассные профессионалы.
Возможно, я повзрослела как руководитель и мне стало проще в управлении. Я все больше делегирую полномочия и передаю ответственность руководителям структурных подразделений. Ставишь задачу, находишь пути решения и твёрдо идёшь к цели.
Судьба органа
— Что будет с Мемцентром после глобального ремонта? Изменится ли что-то кардинально?
— Создатели этого монументального, сложного, продуманного архитектурного сооружения наделили и начинили его огромными возможностями. Есть три автономных входа в здание; одновременно по нормативам оно может принимать до двух с половиной тысяч посетителей и слушателей. Музей и выставочное пространство, библиотека, два концертных зала, кинозал, пресс-центр, общественно-политический центр… Предназначение Мемцентра не может измениться. Поменяются инструменты и средства передачи информации, произойдёт адаптация оборудования под современные требования экспонирования музейных ценностей богатого фонда Ленинского мемориала. Фактически мемориал — прародитель концертного комплекса «Зарядье» в Москве.
— Многие вспоминают время «правления» Эдуарда Шабалина и его историю с шубами…
— В нашем городе, к большому сожалению, на тот момент, да и сегодня, не было и нет специально созданных пространств, где можно проводить масштабные мероприятия, связанные не только с культурными или спортивными событиями. Нет поминального центра. Вот и принимают руководители культурных учреждений то одно, то другое. Мы - невольные участники этого процесса. Во время моей работы руководителем начало стремительно разрушаться здание филармонии, а через несколько лет наступил «камнепад» мраморных плит мемцентра. Естественно, я попала «под раздачу». Пришлось принимать сложное решение - закрывать Ленинский мемориал, чтобы не подвергать опасности людей.
Управление учреждением должно строиться на продвижении и развитии музейной и филармонической деятельности. Плюс, конечно, есть обязанности, связанные с эксплуатацией зданий. Но у нас всё наоборот.
— Перенесут ли всё-таки в мемориал орган?
— Да. Эта история еще не закончена, у нее, думаю, будет хороший финал, как и во всех наших начинаниях. Отличный по европейским меркам зал на 450 мест уже готов.
Орган — это достояние нашего региона. Инструмент требует модернизации, чистки и настройки, нормальных условий для эксплуатации. Мы заключили контракт с немецкой компанией-производителем. В ноябре специалисты приступят к работе по переносу органа из здания филармонии в камерный органный зал Ленинского мемориала
— Как вы относитесь к мнению, что органу там не место?
— Для того, чтобы вынести любой вопрос на общественное обсуждение, необходимо проработать его с профессиональной точки зрения, привлечь экспертов. Что мы и сделали на первом этапе. На открытии органа, почти тридцать пять лет назад, приглашённые органисты сожалели, что уникальный инструмент установлен именно в этом помещении, которое не соответствует концертному залу.
Так что орган жил своей жизнью, здание — своей, музыканты — своей.
— Недавно архитектор Олег Владимиров раскритиковал облицовку мемориала, указал на некрасивые швы между мраморными плитами. Вы с ним согласны?
— Я могу согласиться с экспертным мнением, если оно обоснованно. Специалисты, изучая архивные чертежи и фотографии пятидесятилетней давности отметили, что однородного цвета мрамора при сдаче здания не было, наблюдалось раскрытие швов и многочисленные неровности.
В этой истории огорчает одно: строительную сетку, которая защищает здание от внешних воздействий, необходимую по всему периметру, так и не восстановили. А это исключило бы, в том числе, заранее «принятие» людьми качества работ.
Мы с Олегом Владимировичем давно знакомы, работали вместе над проектом архитектурного решения экспозиции нашего музея. Именно он сформировал мое убеждение, что в ней необходимо выстраивать линии и по горизонтали и вертикали, используя все пространство, учитывая высоту помещения.
Что касается новых плит, то давайте наберемся терпения. Облицовка фасада закончится в сентябре, тогда и будем принимать работу и делать выводы. На мой взгляд, сегодня в информационном поле, касающемся ремонта мемцентра, слишком много агрессии и неоправданной критики.
Сказать «Стоп»
— В свое время вы решились на достаточно смелый и болезненный шаг — сменить главного дирижера симфонического оркестра Олега Зверева. Стоила ли игра свеч?
— В мире музыки это современная модель, нормальная практика, когда дирижер работает в одном оркестре четыре года, затем переезжает и начинает работать с новым коллективом. Все индивидуально, как для музыкантов, так и для творческого развития самого дирижера. Так работают все мировые ведущие симфонические оркестры.
Кстати, Олег Евгеньевич сейчас работает с оркестром в Польше.
— Но все шишки, вся критика свалилась на вас…
— Негатив всегда выливается на руководителя. Я это прекрасно осознаю - у каждого своя ноша.
— Как лично вы переживаете подобные ситуации? Критику воспринимают далеко не все.
— Надо вовремя сказать «Стоп», уйти в тишину и просто перестроиться. Так что ключик прост: встал и пошел. Конечно, когда тебе постоянно «стучат по голове сковородкой», привыкнуть к этому сложно. Я пытаюсь подойти к критике взвешенно, без истерики. И смотреть на нее со стороны человека, понимающего, в какой ситуации он находится. Вся наша жизнь — игра, и вокруг меня большое количество игроков, которые дергают за определенные ниточки.
Я же проживаю жизнь с коллективом не как игру. Мы — созидатели, создаем интеллектуальный продукт, который радует и лечит людей.
— Как вы отдыхаете?
— Я веду очень активный образ жизни, не валяюсь на диване — наверное из-за внутреннего ритма. Много хожу, бегаю, езжу на велосипеде, мои любимые места — Сенгилеевские горы.
— Сын Лев не хочет пойти по вашим стопам и стать музыкантом?
— Нет, он хочет пойти по стопам своего брата, стать военным. Не исключено, что всё еще может измениться — Лева сейчас закончил девятый класс. Надеюсь, что он станет успешным. Главное, чтобы был счастливым и здоровым.
— Как реагирует ваша сестра (Татьяна Мурдасова, экс-министр культуры Ульяновской области — прим. ред.) на критику в отношении вас? Поддерживает, переживает?
— Моя сестра будет переживать, если у меня начнутся проблемы со здоровьем. И у меня по отношению к ней и к моей семье те же чувства. Я для себя приняла основополагающий принцип. Жизнь быстротечна. Всё преходяще, а музыка вечна.
Виктория Чернышева
