Мини-сериал телеканала HBO «Чернобыль» стал самым популярным сериалом в истории, обогнав даже культовую «Игру престолов». История о взрыве на Чернобыльской АЭС в 1986 году впечатлила зрителей и критиков по всему миру - после каждой серии они пребывали в восторге и ужасе одновременно. Многих поразила невероятная достоверность сериала. О том, как все было на самом деле, а не в кино, 73online.ru поговорил с ликвидатором последствий взрыва реактора на ЧАЭС, членом ульяновского регионального отделения «Союза «Чернобыль» Владимиром Мордвиновым. В Чернобыле он совершил 40 выходов, работал там с начала сентября до середины октября 1986 года. Владимир Мордвинов не смотрел американский сериал и не собирается - говорит, что всей правды все равно не покажут.

Я попал туда волею случая. Я жил в Ишеевке и решил устроиться на работу в политех. Они посмотрели мою трудовую, а до этого я в основном шабашил. Полгода там, полгода в другом месте. Толстенная трудовая у меня была. Отделу кадров это не понравилось, и они придрались ко мне – мол, у вас нет прописки в городе. Я родился в Ульяновске, а в Ишеевку случайно попал – там жене квартиру дали. Пошел к знакомому Вове Сорокину, с которым мы вместе шабашили, и попросил его прописать меня. И он прописал, но с одним условием, чтобы я ему отдавал талоны на еду. Вот так я устроился на работу в политех. Как-то ехал с работы на трамвае и встретил знакомого. Он рассказал мне, что у него жена скоро должна родить, а его в Чернобыль забирают. Ну, я ему и говорю: «Какие проблемы, поеду вместо тебя!». На следующий день мы пошли в военкомат – меняться. Майор его дело убрал, а мое достал и положил в папку. Вот так я туда попал. О чем не жалею. Вова Сорокин покойный уже лет 20, а я вот ничего – толстый!

О том, что случилась катастрофа, я узнал через несколько дней, как и вся страна. Отправлять на станцию стали где-то в июне, а собирать группы – в мае. Я уехал 24 июня в первой группе. Собрали нас всех на опытном поле. Встретил там друга детства! На станции Чернобыль мы были в разных командах, но в одной смене. Из Ульяновска тогда в первой группе уезжало очень много людей. Была фотография, где мы все вместе стояли, но у меня она не сохранилась.

Сначала мы попали в Подмосковье, в стройбат в Протвино. В конце августа я сам подошел к командиру роты и сказал ему, чтобы меня отправили в Чернобыль. Дело было к зиме, в поле жить не хотелось. И нас несколько человек повезли, но не в Чернобыль – это общее название, а на станцию от Чернобыля в 12 км. Привезли в Иванково в полк. Показали место, где спать, а на следующее утро, 6 сентября, повезли в Чернобыль. Там уже распределились, кто куда. Мужик ходит орет: «Электрик!». Я говорю: «Я электрик». Он спросил, какого разряда, я ответил: шестого. Он меня взял с собой. И я очень удачно попал в бригаду по обслуживанию кранов Demag. Их там было три штуки, они вели монтаж саркофага. Монтаж велся из неплотных блоков, чтобы бетон не выливался, команда занималась уплотнением щелей между блоками. У нас было отдельное помещение на четвертом уровне. Вот мы там располагались. Я занимался электрикой и гидравликой. Потому что эти краны беспомощные очень – крановщику нужна помощь со стороны, а крановой сидит в своей будке свинцовой, глядит в телекамеры и все. Он не видит ничего вокруг. Пришел в начале смены и в конце смены вышел. На пересменке за нами приезжал автобус с другой сменой. Были «грязные» автобусы, то есть которые заезжали в зону, и «чистые», которые в зону не въезжали, они только до пунктов пересадки. На «чистых» ездили до Чернобыля. В то время там остались в основном военные, все население уехало. Одни куры только бегали.

Из средств защиты у нас были только респираторы. На станции. И то только когда выбегали на объект, а внутри без них были. На станцию у меня было 40 выездов – с 6 сентября до середины октября 1986 года.

Был один трагический случай. Какого числа, не помню. Надо было дневник вести… Приехали мы на смену, нас там встречают и смеются: «О, зенитчики приехали!». Мы спросили, что это значит, что за неуместный смех. «Вот приедете на станцию и узнаете, - ответили. – Вертолет вы сбили». Приезжаем. Начальник смены – азербайджанец – взял меня и Витю Алмазова из Пензы. Сели на летучку, поехали смотреть 16-й Demag, так называемый «маленький» (так-то краны 600 тонн поднимали, а этот 500 тонн). Подъезжаем, кран за реактором стоял. Хорошо хоть у него стрела была повернута вдоль корпуса, а не над реактором. Охранник с автоматом не пускает. Там крановой был на месте. Мы начали его расспрашивать. «Сижу, в рабочий телевизор смотрю, и тут у меня перед носом взрыв, - рассказывает. – Маленький вертолет летал над реактором, снимал кино и на трос крюка крана попал. Перерубил трос и вместе с ним упал». Четыре человека в вертолете погибли. Их брезентом накрыли. Кран не работал с неделю. Комиссия разбирала потом, кто виноват. Спрашивали нас, как мы сбили вертолет краном…

Я инвалид третьей группы с 1994 года. Радиационное облучение. Иногда теряю сознание. Сейчас, правда, уже не так. В 2000-х все началось, а вот в 90-е я себя прекрасно чувствовал. Страна страдала, а мне ничего: в походы ходил, в спортзале качался. Сейчас уже сдулся, конечно. Но в последние полгода голова кружится по утрам.

Отец Владимира Мордвинова в 1953 году принимал участие в ядерных испытаниях на полигоне в Семипалатинске

Две пенсии получаю: одну по старости, хотя это оскорбительно, вторую – по военной травме. В 50 лет чернобыльцы выходят на пенсию. И плюс ущерб здоровью. Пенсия у меня копеечная, я судился, но так ничего и не доказал. Там сволочи – соцзащита от населения, а не для населения. По закону надо было считать по чернобыльскому заработку, а они посчитали с институтской зарплаты. Я судился, до областного суда дошел, но хорошую пенсию так и не сумел отсудить. А с ущербом здоровью у меня правильный представитель был в суде, поэтому я сейчас получаю 70 тысяч рублей. Жить нормально. Политех отнесся ко мне очень хорошо – я был их единственным представителем. Меня поставили в очередь и через 3-4 года дали квартиру – «двушку» на Северном Венце.

Дружба, пронесенная через года

Честно говоря, обычно я не обсуждаю эту тему, не люблю вспоминать. Ликвидаторов не осталось, все поумирали. Одни офицеры остались. У них свои проблемы. Два года назад собирались в кафе. И вот эти офицеры сидят и говорят: «Мы да мы». Я поднялся и говорю: «Ликвидаторы, встаньте!». И встало человек 12. Офицеры не были на станции, они сидели посреди мирного населения, талончики нам раздавали на еду, а сейчас тыкают себя в грудь, говорят, что инвалиды второй группы. У них свои связи, вот им всем понаписали. Например, на Украине чернобыльцы разделены на три категории по степени участия в ликвидации катастрофы. А у нас этого нет, одни только разговоры.

Кирилл Биджанов, Елена Скворцова