«Пушкин – наше всё» – сказал однажды русский поэт Аполлон Григорьев (1822 – 1864), прославленный сочинитель русских цыганских романсов «О, говори хоть ты со мной, подруга семиструнная...» и «Две гитары, зазвенев, жалобно заныли…». Но Александр Сергеевич едва ли состоялся бы в полноте как «наше всё», не окружай его на всём протяжении жизни замечательные уроженцы Симбирской губернии.
Путешествие Александра Сергеевича в Оренбургский край – до сих пор большая загадка. Да, поэт, точнее, историограф ехал собирать материалы для «Истории Пугачёва». Но, уверяют некоторые исследователи пушкинского таланта, «История…» была уже почти написана весной 1833 года. Для Пушкина, говорят другие, крайне важно было попасть именно в симбирские пределы.
Здесь у просвещённых помещиков братьев Языковых хранилась рукопись известного учёного, первого «природного» русского, ставшего членом-корреспондентом Петербургской Академии наук Петра Ивановича Рычкова (1712 – 1777) – «Описание шестимесячной оренбургской осады». Труд описывал центральное событие Пугачёвской эпопеи – неудачной для восставших осады города Оренбурга в октябре 1773 – марте 1774 годов.
Труд Рычкова показался Пушкину настолько ценным, что он пропечатал его вторым отдельным томом «Истории Пугачёва». Более того, далее эта книга печаталась отдельным томом в собраниях сочинений самого Александра Сергеевича! Но разве нельзя было «выцепить» рукопись у Языковых как-то иначе – допустим, попросить прислать по почте или с нарочным? Ведь путешествия в те времена были ох, каким нелёгким делом!
Пушкинская «История Пугачевского бунта», титульный лист с портретом Пугачева, сделанным в Симбирске
Конспирологическая теория
Кстати, ничуть не стоит сбрасывать со счетов и казавшуюся ранее абсурдной конспирологическую версию, будто путешествие Пушкина за историческими материалами было прикрытием миссии, инспирированной императором Николаем I. Поэту, по этой версии, вменялся негласный сбор сведений о реальном положении дел в приволжских губерниях и Предуралье накануне замышляемых самодержцем реформ по управлению владениями удельного ведомства, то есть лично принадлежавших царской фамилии.
Мы знаем, что поэт посмеивался, рассказывая, как его принимали за ревизора. Но стоит иметь в виду, что Пушкин не был «просто» поэтом. Он занимал официальную и хорошо оплачиваемую, кстати, должность историографа: пять тысяч рублей годового жалованья против трёх тысяч в год, допустим, у Симбирского губернатора. Николай I в полном смысле слова ценил поэта, которого называл самым умным человеком в России – а где тебя ценят, там тебе приходится расплачиваться…
Да, после увенчания официальными лаврами в части общества поэт заслужил устойчивую репутацию «стукача» и «наушника» при императоре. Мол, и своё знаменитое стихотворение «Клеветникам России» Александр Сергеевич писал не от чистого сердца, а «отбивая» казённые пять тысяч… Великие люди обязательно страдают от зависти окружающих, и «Наше всё», увы, не исключение.
Жирным «за» конспирологию может служить факт, что 31 декабря 1833 года Николай I жаловал титулярного советника Александра Пушкина, лейтенанта в армейских реалиях, придворным чином камер-юнкера, армейским полковником, позже подогнав под конкретный казус всё существующее законодательство: государь был очень педантичен в соблюдении иерархии присвоения чинов и награждениях. В общем, слухам это добавило почвы, а поэта выбесило и огорчило настолько, что Пушкин даже отложил новое путешествие в Симбирск, о чём ранее писал друзьям. В Симбирске поэт планировал пожить в 1834 году. Не сложилось.
Литературный бестселлер о Пугачёве
Берясь за историю Пугачёва, Пушкин планировал выдать литературный бестселлер, заработать на издании не меньше 30 тысяч рублей, а дальше – как пойдёт! Исторические романы в России 1830-х годов были самой востребованной читателями литературой. Изданный в 1829 году подзабытым ныне писателем Михаилом Загоскиным роман «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году» стал самым тиражным и прибыльным произведением в России во всём XIX веке, веке Пушкина, Достоевского, Льва Толстого!..
Расчёт Александра Сергеевича на Пугачёва, в общем, был верен. Многие десятилетия тема крестьянской войны 1773 – 1775 годов оставалась под жёстким цензурным запретом: не то, что хвалить, даже ругать Пугачёва вслух – и то возбранялось! Но то, что нельзя было другим, стало позволено самому умному человеку в России – Николай I вызвался стать личным цензором поэта. Царь дал добро на запретную тему, правда, настоятельно предложив переименовать «Историю Пугачёва» в «Историю Пугачёвского бунта».
От Петербурга до Симбирска
Путь от Петербурга до Симбирска насчитывал 1556 верст. Одна верста – это восемь копеек оплаты за казённую лошадь, а если катить на легендарной русской тройке, то 24 копейки. То есть только проезд до Симбирска обошёлся поэту в 373 рубля 44 копейки, а ему надо было доехать до Оренбурга – ещё 600 вёрст – и вернуться обратно в северную столицу. А в экипаж приходилось порою впрягать не трёх, а целых шесть коней. Плюс гостиницы, провизия, пятаки и гривенники на водку ямщикам и будочникам – да, путешествие в российскую глубинку в те времена стоило гораздо более современного вояжа на роскошный курорт, притом что ни самолёта, ни «пяти звёзд» никто не обещал – кусок хлеба, и тот был в радость!
Карта путешествия Пушкина в 1833 году
Случайный попутчик запомнил Пушкина, ехавшего из Симбирска и пытавшегося на маленькой станции что-то добыть у хозяйки – хотя бы щей да каши! – а та отговаривалась постным днём, что ничего не готовили. Раздосадованный поэт возмущался вслух: «Вот, я всегда бываю наказан, черт возьми! Сколько раз давал себе слово запасаться в дорогу какой-нибудь провизией, и вечно забывал и голодал, и голодаю как собака!».
Почтовая бричка в XIX веке, примерно в такой же Пушкин ездил в Симбирск и Оренбург
Заметное посторонним похудение, тоже одно из благ, которое Александр Сергеевич привёз из поездки на Волгу. 34-летний Пушкин уже давно не выглядел тем гибким «арапчонком», которым его любят запечатлевать поколения художников. В Оренбурге, ожидая купания в бане, сам поэт сравнил себя с Венерой Медицейской, древнегреческой статуей, запечатлевшей богиню любви роскошной женщиной, вдобавок – на самом конце «интересного положения»!
Пушкин в Симбирске на картине ульяновского художника Анатолия Грошева. Мастер сильно стройнит поэта
В Оренбурге, конечной точке своего маршрута, в месте, перенасыщенном свидетельствами событий шестидесятилетней давности – вот здесь Пугач жил, а тут стрелял из пушки, а там водил свою ватагу на штурм! – Пушкин провёл неполные двое суток. А вот в Симбирске, запомнившем только пленного Пугачёва, Александр Сергеевич загостился без малого на неделю: с 9 по 15 сентября 1833 года. Пребывание Пушкина в том же Оренбурге расписано едва не по минутам – его симбирские «каникулы» до сих пор зияют «белыми пятнами» и предположениями.
Пушкин и Тургенев
Можно сказать, что Пушкин проникся Симбирском, причём настолько, что мог увлечь своим рассказом о городе даже тех, кому Симбирск был родным, например Александра Ивановича Тургенева (1784 – 1845), чиновника, историка, богатейшего симбирского помещика, человека, сыгравшего в жизни поэта очень важную, знаковую роль: Александр Тургенев, директор департамента Главного управления духовных дел иностранных исповеданий, помощник статс-секретаря Государственного совета отвёз 12-летнего Сашу на учёбу в Царскосельский лицей.
Александр Тургенев, один из главных-друзей симбирян в жизни национального гения
Он же, по официальному распоряжению Николая I, сопровождал тело поэта к месту его погребения в Святогорском монастыре – единственный из друзей поэта. Гибель Пушкина на дуэли от руки француза, барона Жоржа Шарля Дантеса, по мнению императора, могла спровоцировать массовые беспорядки, если не революцию.
Но после одной из бесед с ещё живым Александром Сергеевичем Александр Иванович записывал в дневнике: «Много любопытного и оригинального. Пушкин расшевелил душу мою. Симбирск всегда имел для меня историческую прелесть. Он устоял против Пугачёва и Разина». И в этом Пушкин убеждает симбирянина, знатока истории и признанного интеллектуала! Но тем и важен бывает взгляд со стороны, мнение постороннего человека – а человек этот сам Александр Сергеевич!
Самый важный симбирянин
За весь более чем четырёхтысячвёрстный вояж 1833 года Пушкин сделал два пейзажных рисунка, и один из них – симбирский пейзаж, подписанный поэтом: «Смоленская гора, церковь Смоленская и дом Карамзина, 15 сентября, Волга». Двухэтажный дом на Венце, хорошо видный с Волги, строил в начале XIX столетия Василий Михайлович Карамзин (1751 – 1827), старший брат историографа Николая Михайловича Карамзина (1766 – 1826). Николай Карамзин принял самое живое участие в хлопотах по обустройству дома, заказывая и отсылая в Симбирск мебель, утварь и зеркала. Дом вскоре был продан казне, но сохранил имя своего первоначального владельца.
Николай Карамзин, пожалуй, самый важный симбирянин в жизни Пушкина. Он, рискуя репутацией и карьерой, спасал молодого вольнолюбца от тюрьмы и гнева императора Александра I. Он, находясь уже на смертном одре, указал на Пушкина императору Николаю I, и тот освободил поэта из ссылки, аттестовал «умнейшим человеком в России» и приблизил к собственному двору.
Литературный салон XIX века на современной картине. За столом Н. Карамзин читает свою «Историю», Пушкин слушает стоя, крайний справа
Александр Сергеевич почитал Николая Михайловича своим литературным предтечей. Издание в 1818 году Карамзиным «Истории государства Российского» совершило революцию в читающей России. «Все, даже светские женщины бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную. Она была для них новым открытием. Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка – Колумбом», – писал поэт.
Но главным «призом» для Александра Сергеевича, безусловно, должна была стать встреча с собратом по вдохновению, симбирским уроженцем, поэтом «радости и хмеля», «разгула и свободы» Николаем Михайловичем Языковым (1803 – 1847). Пушкин невероятно ценил творчество Языкова и пророчил ему судьбу своего поэтического преемника, первого поэта России: «Он всех нас, стариков, за пояс заткнёт».
Поэт-симбирянин Николай Языков
Пушкин и Карамзины
Александр Сергеевич искренне завидовал Николаю Михайловичу: тот смог (да, не по своей воле, а из-за тяжёлой болезни) расстаться со столичным «светом», с роскошью богемной жизни. Языков уехал в симбирскую «глушь», чтобы, по собственным словам, наслаждаться «поэтической ленью», делать то, что нравится, а не то, что должен. Пушкин мечтал о том же, но жизнь, семья, доходная должность крепко держали поэта за крылья…
Едва обустроившись в Симбирске, Пушкин поспешил к дому Языковых на Спасской улице – но там Николая Михайловича не было! Он приказал заложить коляску и ехать в имение к другу, в село Языково Симбирского уезда – а это, по тем скоростям, не менее семи часов дороги – но и там друга не оказалось! Правда, поездка обернулась замечательным знакомством со старшим братом поэта Петром Михайловичем Языковым (1798 – 1851), геологом, естествоиспытателем, знатоком истории и фольклора, одним из зачинателей российской палеонтологии – Пушкин признавался жене, что готов вписать имя Петра Михайловича в череду своих самых лучших, проверенных друзей.
Дом Языковых в Симбирске на гравюре ульяновского художника Бориса Склярука
От Петра Михайловича Пушкин получил вожделенную рукопись «Оренбургской осады» и уверения, что к 14 сентября его братья Александр и Николай должны вернуться в Симбирск из, типа того, фольклорной экспедиции в Сызранский уезд: «старинные сказки, легенды, тосты». Чтобы достойно приветить Александра Сергеевича, старший Языков решил организовать в симбирском доме 14 сентября званый обед – день был удачно выходной, праздник Воздвижения Креста Господня. Всё было замечательно: кроме Николая Михайловича, который в Симбирск так и не приехал…
Петр Языков, старший брат поэта Николая Языкова, с первой же встречи очаровавший Пушкина
Может быть, в сызранских пределах поэт и фольклорист увлёкся тостами – да, водилась за ним такая слабость. А может, что вероятнее, так не хотел видеть собрата по перу. Отношения двух гениев были не самыми ровными – если старший восторгался талантами младшего, то младший считал старшего отмирающей натурой. Так к Пушкину возвращалось бумерангом его собственное раннее отношение к Карамзину, в которого юное дарование метило стрелами эпиграмм: «В его «Истории» изящность, простота / Доказывают нам, без всякого пристрастья, / Необходимость самовластья / И прелести кнута».
Пушкин и Языков были людьми разных поколений, «бойцами разных станов». Языков стал провозвестником славянофильства, «особого русского пути», искажённого реформами Петра I. А Пушкин по воле Николая I должен был написать официальную историю первого русского императора, разумеется, подчёркивая благодетельность его реформ. Но в том и человечность Александра Сергеевича, что он по-прежнему любил и уважал Николая Михайловича, который прямо сейчас не хотел его любить – ну, так и сам Пушкин прошёл через это.
Одоевские
В начале 1830-х годов Пушкин сошёлся с литератором и мыслителем князем Владимиром Фёдоровичем Одоевским (1804 – 1869), что немаловажно – секретарём и цензором Цензурного комитета МВД, одновременно занимая должность чиновника в Департаменте духовных дел иностранных исповеданий. Поколениям россиян князь Одоевский знаком исключительно по сказке «Городок в табакерке». А ведь в свои времена это была очень интересная и влиятельная фигура: тайный советник, штатский генерал-лейтенант, член Правительствующего Сената, богатейший московский домовладелец. Князя Владимира Одоевского называют теперь зачинателем русской научной фантастики и музыковедения, человеком, предсказавшим интернет и социальные сети.
Князья Одоевские были одними из самых-самых, зашкаливающе титулованных дворянских родов в Российской империи, так что когда отец писателя по любви женился на «простой» дочери небедных домовладельцев, нетитулованной дворянке, это было воспринято как шокирующий мезальянс, вроде женитьбы на крепостной. Непринятая семьёй мужа, овдовевшая, когда сыну Володе исполнилось четыре года, княгиня Екатерина Алексеевна Одоевская во второй раз вышла замуж за некоего Павла Дмитриевича Сеченова.
Княгиня Екатерина Алекссевна Одоевская, мать писателя В. Одоевского
Сеченов служил городничим, начальником полиции в разных уездных городах Симбирской губернии, Ставрополе-на-Волге, современном Тольятти, Буинске, Самаре. Он, кстати, стал прототипом городничего Сквозник-Дмухановского в бессмертной гоголевской комедии «Ревизор». К жене он относился плохо, изменял ей – но чуть что, мгновенно загораживался авторитетом сиятельного пасынка. Так случилось и в 1833 году, когда при содействии Сеченова бежала из родительского дома в Саранске 22-летняя дворянская девица Варвара Кравкова.
Родители подали на городничего в суд, уверяя, что тот соблазнил и похитил их дочь. Сам «виновник» уверял, что экспансивная барышня чего и хотела, вопреки запрету родителей и при его содействии, так это поступить в Спасский монастырь в Симбирске, перед её угрозой покончить жизнь самоубийством: в общем, совершил благое и богоугодное дело!..
О пикантной истории заговорили в петербургских гостиных. Князь Одоевский переживал, что происходящее может ударить по его карьере, и просил Пушкина, так кстати отъезжающего в сторону Симбирска, на месте разобраться в происходящем. Товарищи вкупе с ещё одним признанным классиком, Николаем Васильевичем Гоголем (1809 – 1852), хотели издавать литературный альманах «Тройчатка», и, видимо, князь Одоевский сулил поэту как цензор помочь с прохождением альманаха через инстанции.
Князь Владимир Одоевский, «нагрузивший» поэта пикантным поручением
«Будучи в Симбирске видел я скромную отшельницу, о которой мы с Вами говорили перед моим отъездом. Не дурна. Кажется, Губернатор гораздо усерднее покровительствует ей, нежели Губернаторша. Вот всё, что мог я заметить. Дело её, кажется, кончено», – написал потом Пушкин князю Владимиру Фёдоровичу, не вдаваясь в детали.
Петруша Гринев из симбирского имения
Но между приятелями после Симбирска будто пробежала чёрная кошка: литераторы стали стремительно друг от друга отдаляться, и задуманная «Тройчатка» обратилась в «Двойчатку», уже без Пушкина.
Симбирским пределам великий поэт воздал по заслугам, сделав героя своего последнего романа «Капитанская дочка» Петрушу Гринева симбирским дворянином, поселив его в отцовском имении, находившемся в 20 верстах от уездного города – именно в 20 верстах от уездного города Карсуна находилось языковское поместье Языково.
Иван СИВОПЛЯС,
научный сотрудник Музея-заповедника «Родина В. И. Ленина»
Фото на главной: Симбирск на рисунке Александра Пушкина
