Помощник губернатора по архитектуре и градостроительству Ольга Мельникова в конце прошлого года приехала из Москвы и моментально влилась в архитектурную жизнь Ульяновска и региона. Возглавила профильную комиссию при Градсовете, стала участвовать в обсуждении всех проектов по развитию территорий, нашла общий язык с местным разрозненным профессиональным сообществом. В интервью 73online.ru Мельникова рассказала, как ей живется в региональной столице, какие есть проблемы у Генплана Ульяновска, как она изучала город пешком и чем занимается в свободное время.
Из московского бизнеса в ульяновские госслужащие
— Как вы попали в Ульяновскую область? Предложение поступило от губернатора Алексея Русских?
— Я приехала по приглашению общих с ним знакомых. А с главой региона познакомилась уже здесь, когда приступила к обязанностям.
— Ранее вы работали в частных архитектурных бюро. Каково это — из бизнеса уйти на госслужбу?
— Не буду врать, мне это решение далось непросто. Но перейдя из бизнеса в чиновничью систему, я не поменяла главное — плоскость, в которой работаю. Архитекторы, на мой взгляд, одни из немногих людей, которые очень верны своей профессии. Мы учимся очень долго, я училась 8 лет. Сначала на специалитете, потом два года писала диссертацию. После всего этого изменить профессии нереально. Главное, что у меня появились дополнительные инструменты что-то сделать для людей, города, области. Это стимулирует, дает энергию, плюс я сохраняю свой ритм, меняются только декорации. А в целом все комфортно.
— Вы сейчас на постоянной основе живете в Ульяновске?
— Да. Я иногда даже рассказываю ульяновцам, где у них что находится. Я же архитектор, мы визуалы. Если ты максимально не обойдешь город и не проникнешься, то и не поймешь его. Поэтому у меня была такая потребность.
— Как вам областная столица?
— Мне комфортно здесь жить. Но для каждого человека важна определенная энергия, ритм города. Так что ты либо их находишь в том, как он устроен, либо дополняешь его необходимой тебе динамикой. Я выбираю второй вариант. Мне здесь живется медленнее, чем в Москве, но я дополняю это рабочими процессами — ускоряю все, что получается.
— Как вы отдыхаете в городе?
— Я занимаюсь вокалом, это мой способ выплеснуть энергию, разгрузиться. Пою Максима Фадеева, Аллу Пугачеву — что-то эстрадное, со смыслом. Не фольклор.
— Какой потенциал вы увидели?
— Первое, на что обратила внимание, — на Волгу, восхитительные панорамы и отсутствие их полной капитализации. Это и есть потенциал. Также река Свияга, безусловно. Я слышала, что местные называют ее «домашней». Если переходить к архитектуре, то это уникальный ансамбль модернизма и уютное деревянное симбирское зодчество.
— А в чем проблемы с точки зрения градостроительства?
— Я бы назвала отсутствие комплексности. Центр города нужно развивать, а для этого необходима стратегия уплотнения и развития застройки. Когда ее нет, что делает город? Он развивается так, как может...
Агломерация — не про объединения, а про связи
— Объясните, в чем суть подходов к развитию Ульяновска в составе Ульяновско-Димитровградской агломерации? Сейчас разрабатывается соответствующий мастер-план. Можете объяснить, в чем его смысл?
— Попробую простыми словами. Главное, что важно подчеркнуть — это не про объединение. Я несколько последних лет занималась аналитикой, помимо архитектурной деятельности, и в определенной степени погрузилась в экономическую географию. Так вот, агломерация — это как раз про неё. Между определенными муниципальными образованиями происходят разные процессы, связи. И одна из задач на начальном этапе — эти процессы поднять и посмотреть, как они устроены.
В тех границах, в которых коллеги рассматривают территории, расположены три городских округа и восемь районов. Между ними могут быть разные связи. К примеру, социокультурные: я живу в Мулловке, и в выходные у меня есть выбор — отправиться на набережную в Самару или на фестиваль «Бульвар» в Ульяновск. Я поеду туда, куда мне удобнее добраться и где я удовлетворю свои потребности. Экономические связи: местные строители, девелоперы заказывают практически все материалы в соседних субъектах — Самарской, Саратовской областях, Чувашии. Было бы им комфортнее и оптимизировались бы логистика и экономика их проектов, если бы на территории агломерации в удобной транспортной доступности появились аналогичные предприятия? Наверное, да. Хозяйственные связи: это та самая миграция, трудовая в первую очередь. Кто-то из Новоульяновска ездит на работу в Ульяновск. Мне будет удобнее, если появится альтернативная связка, минующая железнодорожный переезд? Наверняка. Так что мастер-план и создание агломерации — это в том числе о том, чтобы понять, как сегодня муниципальные образования взаимодействуют, где им хорошо и где у них все работает, а где связи нужно усилить.
— В идеале сколько нужно времени, чтобы все заработало так, как нужно?
— Сейчас коллеги из «Урбаники» (институт планирования, занимается проектом агломерации — прим.) проводят аналитику, нужно еще полтора месяца. После этого правительство области вместе с муниципальными образованиями будет принимать решение о разработке документа, который можно называть мастер-планом. Он будет не про выводы и аналитику, а про конкретные решения.
Для разработки документа потребуется год, далее, чтобы эту историю запустить, нужно выйти на федеральный уровень, на национальные проекты с конкретными мероприятиями. Даже когда нацпроект «Безопасные качественные дороги» запустился, он в первую очередь разрабатывался под агломерации. Потому что федералам нужно понимать, что ты у них просишь деньги не просто потому, что у населения много жалоб, а еще потому, что у тебя есть полный каркас, обеспечивающий определенную экономику на конкретной территории, есть обосновательная база. Так что вся эта работа позволит повысить уровень финансирования региона.
— А если вернуться к другим обсуждаемым идеям, то объединение Ульяновской области с соседями будет плюсом или минусом для региона?
— Минусом. В последние годы, наоборот, актуально для каждого субъекта, вне зависимости от его масштаба и социально-экономического развития, чем-то выделяться. Формировать то конкурентное преимущество, позиционироваться так, чтобы поехали именно к тебе. И Ульяновская область — не исключение.
— Есть ли решение разрозненности туристических объектов?
— Я бы не сказала, что они разрозненны. Я была в Ульяновском районе, и меня впечатлила история с уникальным геопарком «Ундория». В России их всего три — еще Алтай и «Янган-Тау» (Башкортостан — прим.). У нас есть уникальные места для туризма в Ульяновском, Старомайнском районах, национальный парк в Сенгилеевском районе. Здесь проблема в отсутствии комплексности, непродуманных маршрутах, нет упора на удовлетворение различных потребностей туристов. Много говорят и про недофинансированность водного туризма. Если провести берегоукрепление и запустить водную инфраструктуру, это направление будет более чем востребовано.
Есть проблема в развитии туристически привлекательных объектов: глэмпингов, кемпингов, современных форматов отдыха на этих территориях, потому как особый статус накладывает на инвесторов определенный регламент. С этим можно и нужно работать.
Провал в архитектурных кадрах
— Как вы оцениваете архитектуру Ульяновска? В чем ее сильные и слабые стороны?
— Сильное — фундаментальная многослойность истории. Это одновременно и слабая сторона, если неправильно с ней работать. Сейчас архитектурное бюро «Мегабудка» занялось проектом организации центра города. Коллеги совместно с краеведами накладывали те слои истории, которые там в какой-то момент существовали, начиная с одноэтажной застройки, храмов, глобальной перестройки ансамблевого модернизма. Это история, которую Ульяновск уже несет. Что он нуждается в новом дыхании, я не сомневаюсь. Но надо относиться с уважением и к тому, что было.
— Ульяновску нужен главный архитектор?
— Любому городу нужен архитектор, независимо от масштаба. Это должен быть человек компетентный, который может принимать решения, влияющие на формирование градостроительной архитектуры.
— У нас есть такой человек?
— Одна из проблем Ульяновска связана с образованием. У нас есть ветераны архитектуры и молодые ребята, которые не набрали достаточно опыта. А в возрастной категории 35-45 лет — провал. Это большая проблема. В Татарстане или в Самаре, например, такие специалисты есть.
— Вы знакомы с региональной ячейкой Союза архитекторов? Между членами был серьезный раскол. Проблемы решились?
— Я думаю, что успела познакомиться со всеми местными архитекторами. Их не так много, и все, кто хотел, вошли в состав архитектурной комиссии и Градсовета. Собираемся мы часто. В распри, которые у них в какой-то момент случились, мне погружаться не хочется. Я слышала эту историю. На мой взгляд, с учетом того, сколько проблем и задач надо решить, важно объединять усилия, какие бы прения ни существовали. Но, кстати, даже на комиссии коллеги имеют схожие взгляды по одному и тому же проекту, смотрят в одну сторону. Это отрадно.
— Насколько активно профессиональное сообщество в регионе?
— Я делаю ставку на молодёжь. Мне хочется, чтобы она набиралась опыта, а все, что можно будет, я с удовольствием передам в рабочем процессе. Верю, что молодежь, становясь увереннее в своих компетенциях, начинает это транслировать и в какой-то момент может стать лидером мнений. Когда у нас проходят комиссии, я вижу, что чаще всего высказываются ветераны, даже перебивают друг друга. А есть те, кто не успевает или стесняется сказать. Как правило это молодые специалисты. Чтобы учитывать мнение каждого, мы сделали бюллетени, все замечания вносим в протокол и дальше работаем уже с ними.
При этом я верю, что всех архитекторов объединяет любовь к профессии, к прекрасному. В какой-то момент мы уйдем от скепсиса к конструктиву, когда вместе будем давать не замечания, а конкретные предложения. Это большая работа.
Старенький генплан, точечная застройка и культурное наследие
— Очень много претензий к Генеральному плану города. Вы согласны с ними?
— Потому что Генплан старенький. Динамика жизни меняется, а он утвержден в 2007 году. Документ действует 25 лет, и в 2031 году свое действие заканчивает. То есть в любом случае он должен быть пересмотрен. Другое дело, что прогнозировать с некой гарантией мы можем сегодня на 10-15 лет максимум. И даже прогнозирование на 10 лет не говорит о том, что через 5 лет нам не нужно будет вносить локальные изменения. У нас за год, за полгода могут произойти достаточно сильные изменения.
Те локальные новшества, которые многих не устраивают, связаны не с масштабом, а с принципом, по которому они рассматриваются. Для меня было удивлением, что в какой-то момент поступали проекты, где инвестор, правообладатель, меняет зону с одного вида использования на другой, а что он при этом меняет вокруг, его не интересует. Так не бывает. Мы провели достаточно большую работу с коллегами и утвердили определенный порядок и состав документов для того, чтобы каждый инициатор таких изменений с большей осознанностью подходил к ним. Думал, меняется ли как-то улично-дорожная сеть от того, что он здесь вклинил свои новые функции, меняется ли нагрузка на инженерные сети и многое другое.
— А как обстоят дела в Ульяновске с точечной застройкой? Неужели все так плохо по сравнению с другими городами ПФО?
— Здесь, наверное, даже не про плохо. Я бы посмотрела на проблему с двух сторон. Что такое точечная застройка? Она может быть не плохой, если имеет нейтральную архитектуру, не нарушает условия комфорта, которые сформировались у жителей, либо застройщик предлагает им альтернативу. Губернатор как раз дал поручение согласовывать такие проекты с общественностью. Но если у нас квартал с «клубниками», и вдруг в 12-метровый буфер между двумя фасадами садится 10-этажка — это, конечно, плохо. Она будет неуместной и диссонансной.
— Вы сторонница джентрификации — давать жизнь старым заброшенным зданиям. Насколько в Ульяновске это возможно реализовывать?
— Эту тему я правда люблю, начиная с лондонских газгольдеров и заканчивая питерским Севкабелем. В Ульяновске есть запрос на такие пространства, это видно. В том числе по тому, что уже несколько лет говорят о превращении завода «Контактор» в креативное пространство. На мой взгляд, нужно начать с пилотного проекта в 2-5 тысяч квадратных метров, чтобы понять, насколько это притягательно для молодёжи, насколько территория начнёт меняться. Нужно оценить экономику места, среду и досуг молодёжи.
— Есть примеры подходящих объектов?
— Если не углубляться в земельно-имущественные отношения, мне очень нравится история со спиртзаводом. Во-первых, я считаю, что такое пространство должно появиться в центральной части города. Во-вторых, мне нравится история спиртзвода, эти несколько башенок, которые выходят к Свияге. Есть еще уникальное здание — Музей истории Симбирского водопровода. Если копнуть в историю, между ним и набережной Свияги была водонапорная башня. Как вариант — ее возродить. Это классный объект, привлекающий внимание.
В Ульяновске, как оказалось, очень активное сообщество скейтеров. Недавно смотрела территорию речпорта, там есть муниципальная земля, просто заасфальтированная и неиспользуемая. Почему бы инвесторам не рассмотреть ее? У скейтеров тоже запросы на определенную зрелищность. Это и есть та самая джентрификация — вид девелопмента, когда заброшенная территория из маргинальной превращается в живую и культурную.
— Cохранение объектов культурного наследия — еще одна болевая точка города. Как вы видите сосуществование их с бизнесом?
— Для меня эта история очень актуальна и ей, безусловно, уделяется мало внимания. Наше действующее федеральное, тем более региональное законодательство изначально не было заточено на то, чтобы эти объекты пронести через века и встроить в экономику. Но монетизация объектов культурного наследия должна происходить — и это очень сложная коллаборация. Инвестор готов вложиться в здание, если оно может исполнять определенную функцию и приносить прибыль. И, на мой взгляд, для многих объектов это единственный (и правильный) шанс на дальнейшее существование. Они смогут жить, сохранят свою музейную часть, историю, облик, но при этом получат новое использование. Есть идея заняться региональным стандартом по объектам культурного наследия, чтобы потом вносить на федеральный уровень корректировки.
— Как со всеми этими проблемами работать при дефиците бюджета? Все-таки разница с Москвой колоссальная.
— Источники финансирования проектов совершенно разные. В Москве это инвесторы, застройщики, они изначально знают свою маржинальность, просчитывают и идут в проект. В Ульяновской области губернатор ставит задачу максимально входить в национальные проекты. В Москве не так нужно стремиться в «Безопасные и качественные дороги», «Формирование комфортной городской среды». У них была и есть программа «Моя улица», «Мой двор», они могут себе позволить чуть больше с точки зрения выделения финансирования — бюджеты разные. А наш механизм — максимальное получение федеральных субсидий за счет нашей обосновательной базы. Это сложнее, но не менее интересно.
Дарья Гордеева
