Коронавирус дает журналистике новый шанс, и журналисты не должны его упустить, считает председатель ульяновского отделения Союза журналистов России, заведующий кафедрой журналистики УлГУ Олег Самарцев. О том, как изменилось информационное пространство и почему сейчас умение работать с информацией и понимать, кого и что ты читаешь – это неотъемлемый элемент здорового образа жизни, - в интервью 73online.ru.
- Хотелось бы поговорить о журналистике в условиях самоизоляции и эпидемии, всей этой истории, в которой мы находимся. Как живет журналистика, как она выживает в этих условиях и какие есть перспективы?
- Вы знаете, не было бы счастья, да несчастье помогло, и для журналистики коронавирус даёт очень быстрый, а самое главное - неизбежный шанс снова занять свое место медийного лидера. На самом деле, когда интернет-технологии стали обыденными, когда пришел тот информационный мир, о котором нас предупреждал и Тоффлер (Элвин Тоффлер - американский философ, социолог и футуролог, один из авторов концепции постиндустриального общества - прим. ред.), и Маклюэн (Маршалл Маклюэн - канадский культуролог, философ, филолог и литературный критик - прим. ред.) с его глобальной деревней, журналистика оказалась, пожалуй, заложником ситуации, когда правила медийной игры неожиданно были отменены. Журналистика всегда формировалась как совокупность правил. Вольно или невольно журналисты и читатели нашли общий язык: что можно, а что нельзя. У нас есть достаточно объемный по содержанию кодекс. У нас достаточно узкий законодательный коридор, в котором может действовать журналист. Законов, ограничивающих деятельность журналиста, очень много: о гостайне, частной жизни, выборах, в конце концов. Но журналистика в этом узком коридоре всегда находила компромисс между возможным и необходимым, поэтому весь XX век, по сути, прошёл под знаком журналистики. Не было ни одного события в мире, где журналистика не сыграла бы очень существенную роль. Более того, именно в конце XX - начале XXI века сформировался совершенно уникальный социологический эффект - эффект CNN. Это когда в 90-е годы началась война на Балканах, и Белград откровенно обстреливали ракетами, CNN впервые начал трансляцию бомбежки в прямом эфире. Знаете, эффект был потрясающий. Война-онлайн, оказывается, не такая уж уютная. А потом прямые трансляции начались отовсюду, и правительства вынуждены отзываться на такие трансляции и принимать очень серьезные решения. Совершенно новый эффект, эффект журналистики. И сегодня, когда мы оказались в совершенно уникальной ситуации, когда есть потребности в правдивой информации, с одной стороны, а с другой - в информации, связанной с самым главным человеческим инстинктом – инстинктом самовыживания, именно журналистика может стать форпостом и оплотом цивилизованного информирования общества. Кстати, когда был принят закон о фейках относительно коронавируса, поначалу это вызвало либеральные обсуждения, не является ли это цензурой, а потом они стихли. Почему? Потому что общество начало самозащищаться от вредного и опасного вранья.
- Конечно, потому что сегодня потребность в правде стала ключевой. Но ведь все равно журналист сегодня работает, конкурируя с нежурналистским форматом?
- Вы знаете, конкуренция оказалась иллюзорной. Когда просыпаясь рано утром, вы хотите узнать новости, их набор очень небольшой: сколько заболело, сколько умерло. Я не думаю, что вы первым делом идете в соцсети, чтобы прочитать там, что по этому поводу думает какой-то блогер. Вы, наверное, сначала смотрите информацию из официальных источников. Вот это маленький маркер того, что сегодня сформировалась потребность в информации, в которой я как минимум могу быть уверен. Я не говорю, что соцсети сегодня носят вторичный характер, это одна из тенденций современной журналистики – многие издания просто уходят в соцсети как на новую платформу. Этот тренд развивался достаточно бурно, потому что некоторые СМИ вообще отказались от собственного носителя. Но этот процесс приостановился. Что будет дальше, я не знаю.
- Но ведь мы говорим об официальных источниках информации, а это просто информирование, это же не журналистика...
- Вы правы, однако в данном случае мы говорим о контенте, о содержании, не так ли? Так вот именно контент сегодня начинает претерпевать определенного рода потребительскую трансформацию, то есть если раньше потребителю нужно было все и из всего, что он получал, он выбирал только то, что «мне лично нравится», то сегодня ситуация такова, что потребителю уже не оставляют шанса выбирать то, что ему нравится, потому что сегодня он вынужден выбирать то, что нужно. Если у нас с вами вулкан начал извергаться неподалёку от дома, то, наверное, тема вулкана, нашей к нему близости и всего остального будет для нас первичной, так ведь?
Вот коронавирус на самом деле это некий стресс-тест для информационной системы, который из неограниченного информационного потока абсолютно искусственно, без тоталитарного влияния, без диктата свыше, без каких-то особых обстоятельств поставил во главу угла определённые информационные потребности. Информационные потребности выжить, чувствовать себя более или менее спокойно. Кстати, спокойствие сегодня - это очень важная часть информационного поля. И вот это и есть стресс-тест. Потому что никогда раньше нам сверху не диктовали, что мы должны читать, слушать.
Посмотрите на телевидение - оно сегодня очень серьезно отодвигается в сторону. В тренде - видео. Серьезнейшие телевизионные журналисты сегодня не видят разницы, где им вещать. Посмотрите на то, что происходит с сайтами. Если 10-15 лет назад умение строить сайт было насущной необходимостью любого медийщика, то сегодня сайт, в общем-то, может быть и не нужен. Он приобретает совершенно различные форматы - от просто паблика, страницы в соцсети до элементарно лэндинга. Это огромное количество процессов, которые могли бы идти очень долго. Коронавирус заставил процессы ускоряться.
- Если говорить о том, как отрабатывалась карсунская тема. Почему журналист Антон Красовский, например, едет в Коммунарку и делает оттуда включения, общается с врачами, экспертами, а в регионах мы не видим такой реакции с разбором ситуации, что же происходит на самом деле. Почему так?
- Стресс-тест для журналистики оказался действительно глобальным. Прежде всего для региональной журналистики, о депрофессионализации которой мы говорим последние годы и которая очень неохотно принимают новые форматы, даже новую тональность разговора с обществом. Для региональной журналистики, у которой тот узкий коридор, установленный законодательством, сужается еще и региональной спецификой, этот стресс-тест оказался шоковым. Региональные журналисты не совсем понимают, как сейчас надо поступить. Для независимых журналистов этот ответ будет очень простым: езжай, давай информацию, будь объективным, проверяй факты, будь рупором, в конце концов. Поверьте, если такой журналист появится, он побьет все рекорды посещаемости и станет просто знаменитым человеком, как сейчас Красовский. А вот для официальных журналистов сложнее, потому что им надо преодолеть очень-очень скрипучего внутреннего редактора, который в них поселился и не дает просто сменить тональность. Это большая проблема. Когда мы думаем, что существует региональная журналистика, которая должна работать на интересы региона, мы глубоко ошибаемся, такого не бывает. Регион — это часть государственной системы. И в конечном итоге журналист не может служить отдельно взятому региону, городу, району, он должен мыслить государственно.
- Но ведь есть так называемые независимые журналисты, живущие в регионе и работающие на другие издания. Я как-то не заметил ни одного, который поехал туда и разобрался с тем, что реально происходит, я не вижу работы журналиста. Что мешает им сейчас разобраться в ситуации? Или отучили этим вообще заниматься? Мир копипастинга победил?
- Вы правы, CTRL+C, CTRL+V - волшебное сочетание клавиш, которое убивает журналистику, не менее чем депрофессионализация и социальные сети. Это очень удобно. Я заметил, что молодые журналисты больше всего на свете боятся реально полевой работы, то есть позвонить живому человеку, задать ему вопрос или, не дай бог, пойти к нему. Им почему-то страшно. Вот это преодоление иллюзорной информированности через социальные сети - это первый шаг настоящей профессиональности. Во-первых, настоящие профессионалы идут и смотрят все своими глазами. Во-вторых, у нас нет независимых журналистов.
Работа в чрезвычайной ситуации – это очень непростое дело. И дело реальных профессионалов. Почему? Начните с чисто организационных мероприятий. Закон о СМИ предусматривает возможность работы журналиста в чрезвычайных ситуациях, и препятствовать ему, в принципе, не могут. То есть если проявить определенную настойчивость, то можно получить свободный доступ там, где это не будет угрожать твоей жизни, жизни и здоровью других людей. В конечном итоге, если не пустили, это тоже повод для разговора и добиваться права. На моей практике просто не было ситуаций, когда журналист поставил себе цель куда-то попасть и не попал. Но это очень непростой, хлопотный, очень профессиональный процесс. Тот же Антон Красовский стал нашим представителем в том очаге, где всё происходит, и он просто пытается показать правду. Насколько он её видит, насколько это ему удается. Так вот, вы точно уверены, что у региональных независимых журналистов, даже если предположить, что они есть, есть такая цель - показать аудитории правду? Я не уверен. Поверьте мне, если бы кто-то поставил перед собой такую цель, мы бы об этом человеке уже узнали.
- Я еще о том, что журналистика - публичная профессия, в которой вершина - журналистская узнаваемость. Неужели нет потребности стать медийными звездами? Куда делось это желание? Вот вы каждый год набираете людей. У них вообще эта нужда есть? Они за славой приходят или за чем?
- Очень стремительная трансформация происходит в отношении к журналистике с 1 по 4 курс. Если на первом курсе основная потребность молодого человека - это вот то, о чем вы говорите (узнавание, слава, у девочек: хочу быть как Тина Канделаки, например), то к четвертому курсу у части молодых людей абсолютно четко формируется понимание, что в журналистику они не пойдут. Они пойдут в медийное дело, но в журналистику - нет. Почему? Потому что когда ты на первом курсе приходишь с пониманием, что я пришел в журналистику и буду нести некую миссию, то к 4-му курсу ты понимаешь, что нет никакой миссии, работодатель не возьмет вас выполнять миссию, работодатель возьмет вас очень тяжело пахать по добыче и оформлению информации. Чтобы взвалить на себя миссию журналиста, надо быть очень мужественным человеком. Потому что твоя миссия немедленно будет бить по тебе очень разными способами - от личного дискомфорта, когда ты окажешься на прицеле интереса огромного количества людей, не всегда к тебе хорошо расположенных, до того, что если ты взял на себя миссию, то нести ее честно журналисту высокого уровня очень тяжело. Вот почему журналистов высокого уровня очень мало. Во-первых, очень мало людей, готовых быть истинными гражданами, нести эту высокую миссию. Во-вторых, надо очень здорово уметь находить и проверять информацию, подбирать экспертов, не ошибаясь, настоящих экспертов. Их надо искать. А потом надо с этими экспертами разговаривать на их экспертном языке, чтобы не задавать глупых вопросов, чтобы направлять в нужное русло, популяризировать их знания. А потом это всё надо интерпретировать, оформлять в текст или видео. Вы уверены, что у нас действительно так много людей, умеющих всё это делать?
- Ну, вы же их учите этому. Причём я знаю, что в Ульяновске учат лучше, чем в Самаре, например.
- Давайте будем откровенными. КПД журфаков - 5-7%. Это означает, что если 5-7% выпускников действительно выходят готовыми к реальной работе, это уже очень здорово.
- Вы плохо учите или они плохо учатся?
- Конечно, мы стараемся учить хорошо, они стараются хорошо учиться. Но есть иллюзия, что журналистика — это технология, ремесло. Во многом это так. Без него никак не получится быть хорошим журналистом. Но ремеслу вас научат в любой редакции, без специального образования. Вторая часть журналиста — это личность. Это очень сложный процесс, потому что формировать нужно такое количество вещей, что и рассказать-то невозможно. Надо быть образованным, эрудированным, надо очень много знать, иметь аналитические способности или развить их в себе, потому что каждый день в этом потоке информации мы вынуждены сравнивать и анализировать. А надо ли иметь гражданскую позицию? Обязательно! Журналист не может не иметь гражданской позиции. Другой вопрос, как он её выражает. Напористо, как Киселёв или Невзоров. Или достаточно взвешенно, как тот же самый Познер. Кроме того, нужно нарабатывать портфолио - ну нельзя прийти к аудитории с гениальным шедевром и сказать: вот, посмотрите, я такую вещь наваял! Аудитория потихоньку к тебе привыкает, от раза к разу она понимает, что ты уверенный профессионал, что тебе можно доверять. Наконец, последнее - должна быть та самая профессиональная репутация, которая ставит финальную точку в вашем формировании журналиста. Вот теперь попробуйте ответить мне на вопрос: способен ли любой вуз за несчастных четыре года незаконченного высшего образования, которое называется бакалавриатом, дать всё это молодому человеку? Сегодня высшее образование находится в таких условиях, когда, скажем так, выбор не велик. Часть наших студентов - замечательные, прекрасные молодые люди, вообще не имеющие никаких оснований претендовать на эту профессию.
Журналисту сегодня приходится делать совсем не то, чему привыкли учить в высшей школе. Современный журналист по большому счёту — это некий универсальный специалист, который без знаний, высоких технологий, свободного владения интернетом не может самореализоваться. Пишешь ты хорошо, молодец, пиши, но ты физически просто не сможешь свой текст, свой контент куда-то продвинуть. Журналист, пишущий вот эти вот хорошие, длинные, солидные тексты сегодня просто не востребован. Нет на это времени ни у читателя, ни у издателя, ни у самого журналиста. Поэтому скорописание сегодня - это тоже особая среда, в которой журналисту сформироваться невозможно. Сегодня скоро ты пишешь одно, завтра - другое, послезавтра - третье. Добавьте к этому нативную рекламу, работу в социальных сетях, где ты в общем-то должен говорить не языком журналистики и литературы, а вообще, птичьим языком социальных сетей. И получается, что сегодняшнему журналисту определиться со своей миссией очень сложно.
Я думаю, что у журналистики, в отличие от актерского искусства и литературы, личная харизма, с которой ты родился, начинает работать чуть позже. Если в тебе есть дар, какая-то харизма, способность, то она проявится после того, как накопится мышечная масса умений, знаний, методов. То есть должен пройти вегетативный период вызревания сознания, готового быть опрокинутым в общество. Журналист, в отличие от актера, опрокидывает не внешний облик, он опрокидывает сознание, свой текст, видео или аудио, метатекст, скажем так. А для этого нужно очень много времени, чтобы сформировалась правильная структура создания этого текста.
- Но ведь журналистика - это коллективный труд, это плод работы самого журналиста и главного редактора. Ульяновская область дала значительное количество журналистов приличного качества благодаря журналисту и издателю Араму Габрелянову. А что сегодня с редакторами? Есть ли они?
- Главных редакторов, способных формировать коллективы, растить журналистов, вкладывать в них настоящие профессиональные основы качества, становится все меньше и меньше. Я абсолютно убежден в том, что пострадало две журналистские профессии, которые в новую информационную эпоху практически невозможно вернуть обратно. Первая – это корректор. Это элитная профессия, потому что корректор – это даже не артист, это поэт, ювелир, это человек, который так работает с языком, что даже смотреть на это приятно. Но эта профессия погибла. А вторая – это редактор. Литературный, просто хороший редактор и, конечно, главный редактор, потому что сегодня медиа руководят все-таки не редакторы, а менеджеры. Медиаменеджмент – это то, чему сегодня учит «Высшая школа экономики», которая создала новое направление в образовании - «Медиакоммуникации». Это сложнейший конгломерат менеджмента, журналистики, экономики, политики, социологии и других дисциплин, которые, как считают во ВШЭ, единственные могут формировать нынешнее информационное пространство. Но это уже не главные редакторы, их уже никто не выпускает.
- Вот мы говорим, что любопытство - это, конечно, главное для журналиста качество, умение устанавливать контакты, общаться, внедряться и т.д. То вот все эти яркие звезды среди блогеров - процентов на 80 домоседы и одинокие шизофреники. Но при этом они царят...
- Вы знаете, новая информационная эпоха принесла нам очень много совсем новых вещей. Что-то хорошее, конечно, - безграничность информационного поля, когда ты при определенных умениях и навыках можешь найти всё, что тебе нужно. Но есть и негатив. Негатив современного информационного пространства в том, что оно всё виртуализовало. Виртуализация личности – это самое страшное последствие информационной цивилизации, ведь, по сути, человек в сети – это не журналист, выходящий к вам с телеэкрана, это не журналист, который выдает текст, проходящий десятки препонов, редакторов и проверяется временем. Это виртуальный аватар. Ведь не даром виртуализация личности приводит к огромному количеству преступлений, потому что общаясь с человеком, вы никогда не можете быть уверены, кто он такой. Зачем человек идёт в информационное пространство, какова его мотивация? У журналистов всё очень просто - они изначально хотели общаться с обществом, нести правду, помогать обществу, говорить ему нужные вещи. А вот какова мотивация людей, которым нужно сублимировать собственные недостатки в социальной сети? Соцсеть может изменить не только вашу внешность (это проще всего - ее можно не показывать), но даже ваш социальный статус. Ведь блогеры разговаривают так: «Власть должна нам!». Это же уникальная возможность выдать императив, который невозможен в других обстоятельствах. Как вы себе представляете, чтобы какой-нибудь блогер пришел в приёмную губернатора и сказал: «Губернатор, ты должен!»? А в социальной сети он может так написать. Губернатор прочитает и подумает: «А ведь правда, может». Потому что императивное изложение собственных мыслей - это не свидетельство силы, это всегда свидетельство компенсации недостатков или нереализованности. С другой стороны, тональность блогеров всегда фамильярна. Эта фамильярность - особое качество сетевого присутствия, способ выравнивания меня и аудитории, а с другой стороны - абсолютнейшее свидетельство того, что обычной формы беседы этот человек не принимает, потому что она ему неуютна. Секрет многих блогеров в том, что они попадают в ту часть потенциальной аудитории, которая становится реальной аудиторией, а впоследствии - активной. Журналистика работала совершенно в другой среде - там работает не закон больших чисел, а система работы с аудиторными группами. Интернет полностью меняет ситуацию.
Я не знаю ни одного аналитика, человека образованного, думающего, не ленящегося проверять информацию, имеющего собственное мнение, который бы стал заложником блогера. Заложниками блогеров становятся, к сожалению, представители той массы, у которой отсутствует критический уровень восприятия информации. Вот почему сегодня информационная компетентность гораздо важнее, чем, например, ОБЖ. Сегодня учить, как вести себя во время ядерного взрыва, наверное, менее важно, чем учить тому, с чем ты столкнешься в сети.
- То есть сегодня, когда мы находимся в сложной эпидемиологической ситуации, по сути, в такой «войне» человека и болезни, нам важно понимать, на чьей мы стороне: человека или болезни. И у меня возникает вопрос: что сейчас происходит? Как повлиял коронавирус? Вы видите разницу? Поменялось ли поведение журналистов и блогеров?
- Насчёт поведения блогеров я сказать не могу, потому что региональных блогеров, которых я читаю, не так много, их поведение стало более острым. То есть многие из них в этой ситуации, оказавшись со своей аудиторией, к сожалению, взяли на себя функцию истины в последней инстанции и право расставлять акценты. Что касается журналистов, то у них, наверное, всё-таки пока ещё шок. Состояние неготовности большинства журналистов просто понять: а что делать нужно? В какой тональности нужно делать и можно ли вообще делать то, что нужно? Вот если журналисты сегодня ответят на вопрос, что да, нужно делать больше, чем вчера, тогда они начнут работать с экспертами, выезжать «в поле», брать официальную версию и обставлять её дополнительным бэкграундом, и вот тогда мы с вами увидим людей, которые, оказывается, умеют мыслить, анализировать, у которых есть социальная позиция. Вот тогда появятся имена. Поверьте мне, если это произойдёт, мы все заметим.
- Сейчас произошло то, что, конечно, давно бы должно было произойти. Сегрегированные социальными сетями интернет-пользователи увидели, что в Ульяновской области есть интернет-СМИ. Ну, они просто не знали о них раньше. И сейчас интернет-СМИ бьют рекорды посещаемости. Например, на нашем портале 73online.ru посещаемость доходит до 160 тысяч уникальных посетителей за сутки. Это уже телевидение по объёму, большое количество. Возникает вопрос ответственности за такую аудиторию.
- Если говорить конкретно о 73online.ru, рост их аудитории мне понятен. Издание, склонное к эпатажу, вдруг заняло очень сдержанную, очень взвешенную позицию. Для меня это было большой неожиданностью. Их тексты не эпатируют, а информируют. Во-вторых, системной аналитикой или «околоаналитикой» другие издания по большому счёту у нас не занимаются. За исключением, может быть, издания «Улновости» - там системная политическая аналитика оппозиционного к правительству и губернатору толка. Так что рост 73online.ru мне нравится. Кроме того, как бывший преподаватель, я не всегда, если честно, был удовлетворен работой Дарьи Косариновой, которая очень часто ходила на грани фола. Это опасно, и, если честно, я всегда опасался за судьбу молодого журналиста. Мы ведь за них отвечаем до конца наших дней. Но вот сейчас её позиция мне очень нравится: очень чётко, спокойно, выверенно. И, может быть, настал тот период, когда все свои профессиональные навыки надо применить с пользой дела, и это автоматически приведёт к славе, в конце концов.
Беседовал Эрнест Старателев